Чимит-Доржу Ондар: Мои правила жизни: выслушать, понять, простить

Перед Чимит-Доржу Байыровичем Ондаром у меня большой журналистский долг.

Все планировала спокойно побеседовать, сделать подробное интервью и все никак не получалось. Не поверите – все катаклизмы мешали.

Когда был Председателем Верховного Совета Тувинской АССР, не успела: август 1991 года, путч, быстрый его конец, потом политическая эйфория, в которой мы все тогда пребывали. И Чимит Байырович уходит в отставку.

Был народным депутатом Российской Федерации, опять долго собиралась: октябрь 1994 года, расстрел Белого Дома, Верховный Совет разогнан. Стал Чимит Байырович работать в Постпредстве Тувы в Москве, исполнял обязанности постпреда, и тут опоздала – на постпредовском посту его сменили новые, молодые.

Ну, сколько же можно? Восемь лет не могу спокойно побеседовать с человеком, который – целая копилка жизни и истории, с очевидцем и участником всех потря­сающих Россию катаклизмов последних лет! А ведь сколько раз планировала, догова­ривалась… Замучив себя профессиональ­ными упреками, в последнюю свою москов­скую командировку решила: пока не встре­чусь с Ондаром, из Москвы не уеду!

И вот встреча назначена – в Мини­стер­стве национальной политики России, в стро­гом здании Трубниковского переулка, по которому неслышным шагом в 17-22 годах ходил его первый нарком – Иосиф Сталин.

Чимит Байырович первым делом, совсем не по-московски, ведет меня в столовую Мин­наца: «Сначала – обед, разговор – потом». И только убедившись, что коман­дировочной гостье уже не грозит голодный обморок где-нибудь в районе Красной площади, и по-джентельменски расплатившись за даму, по пол­ной программе уничтожившей и салат, и первое, и второе, и третье, переходит к беседе.

Беседуем мы в конференц-зале Миннаца, где стоят стеллажи с символическими подар­­ками – сувенирами из разных реги­онов (я сразу же начала искать подарок из Тувы, но, увы, его не оказалось). Разговор пона­чалу все время прерывается: то кто-то приходит и о чем-то спрашивает Ондара, то срочно и незамедлительно вызывают к министру – Рамазану Абдулатипову. Нако­нец, все вопро­сы решены и мы можем начать беседу.

– Чимит Байырович, в чем суть вашей сегодняшней работы предсе­дателя испол­нительного комитета организации с таким серьезным и гром­ким названием – Ассам­блея на­родов России?

– В 1998 году мы создали Общерос­сийскую общественную организацию «Ассам­блея народов России». В 1996 году Указом Президента Российской Федерации была принята концепция государственной нацио­нальной политики Российской Феде­рации. Для реализации ее был предусмотрен и такой пункт – создание Ассамблеи на­родов России. Это очень серьезная орга­низация.

С чем это связано? После выхода Закона о национально-культурных автономиях, народ России, как бы растащили по нацио­нальным признакам: татарская, славянская, немецкая, корейская, украинская и т. д… Даже объеди­нение Ондаров в Туве создали. Очумели, пони­маешь (смеется). А общей координи­рующей силы в стране не оказа­лось.

Ассамблея создана для того, чтобы объе­динить все здоровые национальные силы, и их энергию направить в созидательное русла для укрепления дружбы народов и сохра­не­ния целостности страны. Ассамблея не полити­ческая орга­низация. Наш девиз: «Дружба народов – единство России».

Возглавляет Ассамблею видный госу­дарст­­венный, общественный деятель, акаде­мик Рамазан Гаджимуратович Абдулатипов, а моя должность на моей шее, как предсе­дателя исполнительного комитета Ассамблеи – вся черновая работа с реги­онами, феде­раль­ными органами власти, общественными органи­зациями, короче говоря, все организа­ционные работы.

– А как получилось, что именно вас выбрал Рамазан Абдулатипов?

– Как получилось? Я ушел на пенсию. Хожу, радуюсь – пенсия! А тут, в Госдуме, меня увидел Рамазан Гаджимуратович:

– Чимит Байырович, где вы рабо­таете?

– Нигде. Я на пенсии.

– Как? Какой же вы пенсионер! Завтра ко мне приходите.

А он заместителем тогда работал у Черномырдина.

– Да там у тебя такие секре­тари, меня не пустят.

– Скажи только: «Ондар». И в любое время пустят (смеется).

Пришел я назавтра. «Важнейший вопрос в реализации государственной националь­ной политики, – говорит Рамазан Гаджиму­ратович, – это создание Ассамблеи народов России. Это тяжелейший вопрос, и я тебя очень прошу – возьмись».

Вот он меня и «затолкал». Стал знако­миться с территориями, со всеми учеными. Мы в свои ряды всяких экстремистов не принимаем. А только тех, кто хочет в нашей стране жить в мире и согласии, укреплять государство.

– Вы упомянули о создании в Туве объединения Ондаров. Вы, как Ондар как к этому относитесь?

– Это не годится. Ондары – ведь те же тувинцы. Завтра Монгуши создадут свою организацию, потом Ооржаки, Салчаки…

– Вас на съезд всех Ондаров при­глашали?

– Нет. Правда Чылгычы (прим.: министр культуры РТ Чылгычы Ондар) мне сказал: «Мы вас приглашали». Но я никакого при­гла­­шения не получал. Если бы получил и была возможность, то приехал бы. Но высту­пил бы со своим мнением. Я умею выступать в таких ситуациях (смеется).

– Раз уж вы сказали о пенсии, ду­маю, не будет некорректным за­дать вопрос: а сколько же вам лет?

– Шестьдесят семь.

– Как? Ни за что бы не поверила!

– Видишь, как я тебя поймал! 67 мне по паспорту. А на самом деле я моложе.

Когда у нас в сорок четвертом году была паспортизация, грамотных людей было мало. Многое путали при записи. Вот Шойгу, на­пример, – это ведь его имя, и Ширшин – то­­же имя, а стало фамилией. И у меня пере­пу­­тали возраст. И чуть в армию даже не взяли, мальчишкой (смеется). А на самом деле я с тридцать шестого года, то есть шестьдесят три.

– Чимит Байырович, расскажите о своих корнях, детстве.

– Дед у меня был знаменитый человек. В одном человеке лама, шаман, столяр, мас­тер по золоту и серебру. Его звали Дарган-Хелин (кузнец-священник). Очень ува­жа­емый чело­век. Жили в местечке Устуу-Иш­кин Сут-­Хольского района. Мой отец был пре­крас­ным кузнецом, но, конечно, не таким мас­те­ром, как дед. В верховьях Устуу-Иш­ки­на, в скалах, в самом крутом месте я ро­дил­ся. Как-то однаж­ды добирался пешком, еле-еле добрался. Там даже на лошади вер­хом не проедешь.

– А где вы учились?

– В Ленинграде. Закончил Ленинград­ский политехнический институт имени Ка­ли­­нина. Мне повезло – это один из круп­нейших вузов СССР. В Ленинграде мы и с женой, Диной Николаевной, познако­мились.

Она училась в другом институте – в Ле­нин­­градском технологическом институте име­ни Молотова. Инженер-технолог. А обще­жи­тия наши были рядом. Мы друг другу сол­нечных зайчиков зеркалами в окна пус­кали. Так и познакомились. У нас была комсо­моль­­ская свадьба. До сих пор хорошо помню: закус­ка – два таза винегрета и водка (смеется).

– Это сколько лет вы вместе?

– В этом году уже сорок лет. Дина Николаевна – химик. Она за мной все ез­дила: в Ак-Довураке начальником химичес­кой лабора­тории электростанции была, в Кы­зыле лабо­ран­том химлаборатории педин­ститута, препо­давателем Тувинского филиала Красно­ярского политехнического института, лаборантом агрохимлаборатории Москов­ской геологи­ческой экспедиции.

– Да уж, думаю пришлось Дине Нико­лаевне все стройки Тувы с вами пережить, ведь многое построенное в Туве с вашим именем связано. А с чего вы начинали?

– В Кызыле тогда, в 1960 году, когда при­ехали после института, было единст­венное сто­ящее новое предприятие – пив­завод. Я там работал главным механиком. Интерес­ный был момент: слесаря сначала надо мной издева­лись: «Что этот инженер понимает!» Действи­тельно, в первое время я ничего не понимал. Это серьезно задело мое самолюбие. Твердо ре­шил победить. Я работал с ними с утра до но­чи, вникал во все – разобрался. Утром при­ходят слесаря – я работаю, днем – работаю. Ночью приходят – работаю. Все быстро ухва­тил – я ведь механик и элек­трик неплохой. Стал все делать своими ру­ками. Зауважали.

Потом выбрали секретарем комсо­моль­ской организации. И у меня была первая стычка с секретарем первичной партийной организации завода – Плотников такой был. Я не любил, чтобы мной командовали. А он командовал: «Делай вот так!» Мы чуть не подрались!

Потом, видимо, дошло до официальных органов, что появился такой боевой парень, и меня вдруг избирают депутатом кызыль­ского горсовета. А на первой сессии вдруг избирают членом горисполкома.

Вот отсюда и пошло. Не раз выступал, не раз был наказан в жизни за резкость свою, правда, без тюрьмы (смеется).

Потом секретарь парткома Попов предло­жил работать начальником СМУ «Сель­электрострой». Я пришел домой, рассказываю жене. Как быть, опыта-то нет в этом деле. А она: «Какая зарплата?» «Двести шестнад­цать рублей». «Иди! – говорит. – У нас дол­гов много, так ты месяца три подработаешь – хоть с долгами рассчи­таемся. За три-то месяца тебя не выгонят? Нет, не поймут еще!»

Ну, и стал работать. Управление система­ти­чески не выполняло план. Руководил им майор в запасе Симаков. Я ведь дейст­вительно плохо разбирался, особенно в финан­­сах, не знаешь с чего начать. Мне хоро­шо помогли опытные люди, такие как Перву­хин, Семе­нов, Скляров, главный бухгалтер Тере­щенко. Я чистосер­деч­но признался перед ней, что плохо разби­раюсь в финансах, помогите. Она в течении недели учила, как составлять бухгал­терский баланс. Потом под ее контро­лем само­стоятельно составлял, пока пол­ностью не освоил. Она была первым моим учителем в финансах.

Впервые в Туве мы начали ставить трид­цатипяти киловольтные электролинии. Это те, что идут в Балгазын, Каа-Хем, Бай-Хаак, и первый переход высо­ковольтной линии через Енисей на Кок-Тее.

Видела большие металлические опоры электро­линии у парома? Это изготовили сами. По проекту их мы должны были получить из Ново­куз­нецка, тогда у нас такого транс­порта не было, и Саянский перевал не поз­волял. Ре­шили сами изготовить. Был у нас свар­щик Таскач, и он сварил эти опоры, и вопре­ки всем морозам они до сих пор служат, как ви­­дите. Поставили их в 1961 году. Наше Управ­ление через два года вышло в число пере­довых среди предприятий Мини­стерства и получило переходящее Красное Знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦПС. Мы все были почти одинакового возраста. Мы очень дружно работали. Купили целую бочку пи­ва. Очень весело отметили, как в таких слу­чаях бывает, друг перед другом брали обя­зательства, что знамя никому не отдадим.

– Память о вас. Буду теперь че­рез паром переправляться и Чимит Байыровича со слесарем вспоми­нать.

– Мне вообще очень многое повезло первым делать. Ну а потом перевели на ком­бинат «Туваасбест» генеральным дирек­то­ром комбината. Самое главное – жена видела и понимала: я днем и ночью старался все поз­нать, читал различные экономические, финан­совые книги и литературу по пси­холо­гии. Она уже не спраши­вала, сколько зарплата и когда выгонят – видимо, почувст­вовала, что я что-то со­ображаю.

Комбинат только строился, такие машины, техника! А горных разрезов я в жизни не видел. Посмотрел-посмотрел – пошел к Тока: «Салчак Калбакхорекович, я ничего не понимаю». Отправьте меня на месяц на «Ураласбест». Отправил. Там по две смены работал, все специальности прошел: регу­ли­ровщик, мастер, начальник смены. Через месяц кое-чего уже соображать начал, разбираться…

Мне было очень трудно. Специалистов нет, жилья нет, все с нуля. Но, преодолев все трудности, через полтора года мы заняли первое место среди предприятий Минпром­стройматериалов СССР и нам присудили переходящее Красное знамя ЦК КПСС, Со­вета Министров СССР и ВЦПС.

– А сейчас сердце не болит за то, что умирает город Ак-Довурак, фак­тически умер комбинат?

– Не спрашивай меня. Не береди сердце! Я вообще сейчас как в Кызыл приеду – только на даче живу. Не могу смотреть – каж­дый же объект пропущен был через сердце. А сейчас разрушено… Как можно просто это созер­цать?

…Можно было не допустить такой развал. Домостроительный комбинат, кирпичный за­вод уничтожены – обвинять некого, нет ин­вес­ти­ций в строительство. Но кожевенно-пимо­­кат­ный завод почему не работает. Шерсть есть, все есть. Он ведь в войну рабо­тал. Швей­ная фаб­­рика. Кызыльский пиво­варенный завод.

Давай лучше снова – о добром, о тех строй­ках. Ну вот, работаю я на комбинате, хотел уже кандидатскую защищать. Снова предлагают: управляющим трестом «Ту­винстрой». Отка­зы­вался до упора. Я же по­нимаю в строитель­стве только то, что кирпич имеет четыре грани! Звонит Тока: «Чимит Байыро­вич, вы завтра можете приехать?» Он всегда так, никогда не говорил: «Приходи!» А всегда: «Как у вас со временем? Смо­жете?» Вроде бы первый секретарь обкома партии, такой человек, приказал бы – и я при­бежал. Я потом у него мно­гому в этом учился. Сал­чак Калбак-Хо­ре­кович был чело­век большого жизненного опы­та, хорошо ориентировался в любых ситуациях. Он был доступным поч­ти для любого человека. Он действительно был лиде­ром и, если хотите, вожаком. Ему безгранично верили.

Ночью жена ревет – не хочет из Ак-До­ву­рака ехать. У меня ка­кой прекрасный коллек­тив был! Дружный, все – моло­дежь! Я же там еще и тре­нировал ребят по борьбе самбо.

– Так вы самбист?

– Да. Еще в Ленинграде выполнил норму мас­тера спорта по самбо. Видишь, уши у меня сло­маны. Так я там, в Ак-Довураке, секцию ор­ганизовал. Президент Ооржак мне потом расска­­зывал, что когда пацаном был, бегал на мои уроки.

– И президент у вас учился? Ка­ким же учеником-самбистом он был? Старался?

– Я откуда помню? Пацаны маленькие бегали – я разве всех помню? А он помнит. Это очень приятно. Он не проявил высоко­мерность. Он все-таки – президент. Он во­обще с большим удовольствием вспоми­нает все, что связано с нашей совместной работе.

Ну, дальше. Приехал я в обком. Тока говорит: «Ну что, вы не согласны с нашим предложением?» Я опять свое – действи­тельно страх божий, ничего в строительстве не знаю. А он: «Нам не нужен инженер железобетона. Нам нужен инженер души человека. У вас все получится».

Ну и стал работать управляющим трес­том. Проработал почти девять лет. Строили Дом политпросвещения, вторую очередь комбината «Туваасбест», «Тувакобальт», кызыльский домостроительный комбинат, муздрамтеатр, кызыльский аэропорт, жилые дома, школы, детские учреждения респуб­лики, Старый Шагонар переносили, асфаль­тировали улицы Кызыла... Какие замеча­тельные люди работали тогда! Спасибо им, земной поклон.

С каким энтузиазмом все делали! Если все рассказать – ... Я пишу сейчас.

– Воспоминания?

– Да, потихоньку пишу. Умру – отдам. При жизни не буду. Отдам какому-нибудь тол­ковому человеку – может, обработает, опуб­ликует. Такой период был! Об этом будущее поколение должно знать.

– А председателем Совмина Тувы сколько лет вы проработали?

– Сначала заместителем, а потом, с 1977 года, восемь лет – председателем Верховного Совета.

– С поста председателя Вер­ховно­­го Совета вы 28 августа 1991 года добровольно уходи­те в от­став­ку. У нас в республике как-то не принято уходить в от­ставку са­мому: как бы не кри­ти­­ковали, каж­дый дер­жит­ся за свое высокое кресло. Вы бы­ли един­ст­­вен­ным. Для того, чтобы при­нять такое реше­ние, нуж­но было, навер­ное, опреде­ленное му­жест­во?

– Мужество в каком смыс­­ле? Не в том, что мне не хотелось уйти, а в том, что правильно ли я поступил? Что будет после?

– И правильно ли вы поступили?

– Я правильно поступил. Шла смена общественной жизни в стране. Обновление. А обновление символизи­ру­ет­ся с новой порослью, мо­ло­дыми. «А что этот старый может сделать?» Тем более и тогда гово­ри­ли и сейчас го­ворят: «Не в то, мол, время жи­ли, и все, мол, было плохо». И в этой си­ту­­а­ции вера в наше старшее поко­ление пада­ла. А когда новый человек, может быть, еще неопытный, может быть, не зна­ющий столько, сколько я, но в него была в людях вера…

Если бы я сам тогда не ушел, эта тяжба и дальше бы шла: вот, мол, партократы мо­лодым дорогу не дают, а Бичелдей такой хоро­ший, народ его любит, у него хорошая про­грамма, и Ооржак такой хороший, экономист. А этот, дурак старый, сидит, всем мешает.

Это решение мы принимали дома. Ве­чером в семейном кругу решили: «Все!» Семья ска­­зала: «Папа, надо уходить». Ведь факт – че­ченские события. Если бы там кто-то вовремя ушел, то все еще можно было как-то погасить. В тот тяжелый период, пом­ните: выезд людей из Тувы, политическая голо­довка, мне хотелось как-то удержать, успо­коить людей.

Кстати говоря, когда работал предсе­да­телем Верховного Совета, для меня на сессию идти было каторгой. Я же все время, работая председателем Совмина, конкрет­ными де­лами занимался – экономикой. А парла­мент был для меня адом. Ночами перед сес­сией не спал. Благо, заместители Козлов, Кажин-оол мне здорово помогали, мы очень дружно работали.

И все время казнил себя: сессии не так провожу, не так сказал. А когда недавно стенограммы прочитал, оказывается, все правильно говорил (улыбается).

– Тогда, после неудавшегося ав­гус­­тов­­ского путча, Кызыл жил бурной по­литической жизнью: Андрей Ашак-оол, Эрес-оол Ооржак, Сергей Баир и Вячеслав Салчак начинают на цент­ральной площади голодовку, требуя самороспуска парламента. Пе­ред началом сессии 28 августа, пом­ню, площадь была забита на­ро­ыдом. У меня хранится архивная фо­­то­­графия с того дня, на которой – боль­­шой плакат: «Ашак-оол А., Ба­ир С. требуют отставки Шир­шина и Ондара Ч.-Д. Б. – пособников ГКЧП».

Сейчас, спустя годы, считаете ли вы этот упрек справедливым? Были ли вы этим пособником, ведь во вре­мя путча вы нахо­дились в Москве?

– Это было так: мы, делегаты, приехали в Москву на подписание Союзного договора. Утром 19 августа звонит мне Николаев, председатель Верховного Совета республи­ки Якутия: «Слушай. Ты радио слушаешь? Какое-то ГКЧП!» Включаю – действитель­но! Тогда все мы, председатели Верховных Советов, спустились в вестибюль гостиницы «Москва». Мы как первые руководители рес­пуб­лик пошли в Кремль. Встречались с Яна­е­вым и Лукьяновым. Председателей Совминов направили в Белый Дом. Если об этом писать, на это требуется отдельное время. Одним сло­вом, все это время, как член Верховного Со­вета, находился в Белом Доме. Внимательно наблюдал, что на самом деле происходит. Это тоже отдельный сюжет. От­дель­ный разговор. Но, единственно могу сказать: видел я ис­тин­ных и честных людей, которые ни при ка­ких обстоятельствах не теряли своего чело­вечес­кого достоинства. Видел бессовестных карье­ристов, предателей. Особо в это время незави­симо, на мой взгляд, достойно держали себя Зоя Назытыевна Сат, наш депутат (это чело­век, который ни перед кем не прекло­нялся), конечно, Норбу Тамара Чаш-ооловна, с при­су­щей ей независимостью при любой власти.

Но средства массовой инфор­мации, и мос­ков­­ские давления прак­тически не давали им дать трезвую оценку, то есть шла бескровная, сла­ва богу, смена общественного строя. Очер­не­ния советской власти, свер­жение Совет­ско­го Союза, о которых после всех этих пере­тур­ба­ций сейчас даже многие бывшие демо­кра­ты с большим сожалением вспоминают. Дело сде­лано. Об этом может быть только од­ни воспо­минания. В принципе я верю в тор­жес­тво соци­алистической систе­мы, соци­аль­ной справед­ливости. Почему 10-15% насе­ления не знают, куда девать деньги, а 30-40% голодают. Ведь земля принадлежит каж­дому чело­веку.

– Какой период вашей жизни вы считаете самым мрачным?

– Когда умер мой отец. Мы остались вчетвером. Я – стар­ший. Я был совсем ма­леньким ребенком. И все на меня легло. Мы с матерью, а она была совер­шенно неграмот­ная, ходили по людям, собирали по ведру хлеба. Я тогда смотрел в лица лю­дей: кто-то дает хлеб от ду­ши, а кто-то: «На!» – как соба­ке. И вот это было ужасно тяжело.

В то время, в 40-х годах, колхозов-сов­хозов не было, и все школы строились обще­на­род­ным способом. Умер отец, есть хозя­ин, нет хозяина – не учитывалось. Каждая юрта должна была привезти два бревна на пост­рой­ку школы.

А я и сейчас маленького роста, а тогда и сов­­сем был маленький, как шапка. За сто кило­метров зимой надо было отвезти эти бревна. Срубили с дядей на перевале Адар-Тош. Холод страшенный. Дядина кобыла везет бревно, и моя серая кобыла везет брев­но. И вдруг – волки! Он говорит: «Вперед иди!» А волки – за мной. Я – в сторону. А они опять, не к дяде идут – он большой, сильный – а ко мне…

Решили во второй раз везти с другой стороны с верховья Ишкин. А зима, а наледь, моя лошадь не подкована. Отец был жив – ковал, а без него подковать некому. Как начало лошадь крутить! Это было ужасно… (Надолго замолкает, отворачи­вается, незаметно вытирая глаза).

…Много видел я тяжелого в детстве. И не забуду этого чувства беспомощности… Сам маленький, а в доме – старший. Все ду­мал: «Когда же я вырасту? Вот скорей было бы мне двадцать лет, я был бы сильный, крепкий»...

– Удивительно. Сколько лет про­шло, а вы до сих пор так пере­жи­ва­ете… Видимо, детские воспо­мина­ния действительно самые сильные. А я почему-то думала, что вы, от­вечая на вопрос о самом мрачном пери­оде, назовете расстрел Белого Дома и Верховного Совета России в октябре девяносто тре­тьего.

– Что Белый Дом? В Белом Доме я особого страха не чувствовал. Почему я там оказался? Я наблюдал за этим позором – противостоянием двух властей. Просто наблюдал. Я нигде не выступал, в «черные списки» не попал.

А я старался понять: как это так? Здесь законно избранный народом Верховный Совет, там – законно избранный народом президент. Неужели не могут договориться? И этот позор я наблюдал.

Я не считаю, что тем, что находился в Белом Доме, что-то героическое совершил. Если бы не находился там, я бы сегодня перед вами, избирателями, был виновником. Вы же за меня голосовали. Какое право имел я самовольно уйти?

Я ушел третьего октября где-то в 11 часов вечера. Думаю: помоюсь, высплюсь и вер­нусь. Стреляли еще только из автоматов, пули в окна залетали. Я с шестого этажа на­блюдал. Но я никогда не думал, что начнут стре­лять из пушек! Настоящий же огонь от­кры­ли чет­вертого числа. Утром четвертого при­хожу – Белый Дом окружен. Все – не прой­­ти. Об этом позоре я тоже сейчас пишу в своих воспоминаниях.

И вот, интересное дело – когда Белый Дом расстреляли, никто мне даже не позво­нил из руководства республики. Здорово, да?

И в то же время Татарстан и Башкор­то­стан специальный самолет послали и увез­ли своих депутатов. А мне даже никто не по­зво­нил, не спросил: «Ты хоть живой там?» Пони­маешь, как это обидно? Пусть я не нравлюсь, но не спросить: «Ты жив?» – …

Единственный – депутат бывшего Вер­хов­­ного Совета – Неделин. Он был в Москве, при­­бежал ко мне: «Как вы живете, Чимит Ба­иро­вич?» Сто рублей дал – большие тогда день­ги. Я ведь тогда без денег остался, без работы.

– Чимит Баирович, что-то я вас все на мрачные, тяжелые воспо­ми­на­ния своими вопросами толкаю – вы уж извините. А самое яркое, свет­лое воспоминание в вашей жизни?

– Это в семьдесят четвертом году было, зимой, когда соединялась дорога между Ак-Довураком и Абазой. Это такая радость была! Великая! Будто соеди­няются два народа. Потря­сающе было! Снег, ночь, зима, – и люди в рабочей одежде бе­гут навстречу друг другу, обнима­ются. Такая радость! Как на фронте. Как победа. Стро­ители специ­ально до этого дня не ходили друг к другу.

Я люблю соединение, а не разъе­ди­нение. Я вообще какой-то некон­фликтный человек. Три правила у меня есть, по которым всегда опре­деляю, где я сам ошибку допустил.

– Что же это за правила?

– Выслушать человека. Понять человека. И простить человека.

– Учитывая ваш большой жиз­ненный и политический опыт, сове­ту­ются ли с вами наши тувин­ские молодые политики?

– Кто советуется, кто нет. В последнее время им, наверное, моя помощь совсем не требуется. И не звонят…

– А наши земляки в Москве? Ведь их сейчас там очень много, начиная с занимающих вид­ные посты и закан­чивая пе­ре­бравши­мися в Мос­кву пред­принима­телями. Но я ощу­щаю, при­езжая в Моск­ву, они живут разроз­ненно.

– Мы часто сейчас думаем с Кара-Кыс Донгаковной Арак­чаа: создать в Москве нацио­наль­но-культурную автономию тувин­цев. Независимо от нацио­нальности. Я уже список соста­вил. Много фамилий в этом списке.

Стараюсь никого из земляков, живущих сейчас в Москве, не забывать, со всеми под­держивать связь. Особенно с нашими вете­ра­­на­ми. Только горькая участь мне в по­следнее время досталась – провожать их в последний путь…

Только Серяков (прим.: до 1991 года – председатель Совмина Тувинской АССР) да я хоронили Цевменко. 35 лет отдал он Туве, ее экономике, был зампредседателя Сов­мина, а умер в 85 лет – похоронить некому было.

Хоронили Светлану Владимировну Коз­лову – кроме родных, один только я от Тувы и был на похоронах. А ведь это великий че­ловек! Русский человек, родившийся в Москве, на Сухаревке, всю жизнь с молодости прожила в Туве. Как она осознала тувинскую культуру! Сколько стихов, переводов, сколько статей! Всю жизнь Туве отдала.

Когда она лежала в московской больнице, за­ста­вляла тувинский чай носить, чтоб ей силы дал, помог. А все о Туве спрашивала. За три часа до смерти с ней в последний раз го­во­­рили в больнице почти полтора часа. «Го­во­рят, ноги надо резать. Как думаешь, Чимит Ба­йырович? Как там Тува будет без меня? Я вот здесь три стихотворения про Туву написала»... (замолкает). А через три часа звонят умерла. Что получилось? Прошла опе­рация. И кто-то сказал: «Подни­мите ноги». Она – поднимать, а их – нет. И, видимо, шок. Поднялось давление, началось кровотечение. Я счаст­ливый человек, что во­время пришел, поговорил, услышал послед­ние слова Свет­ланы Влади­мировны… Через семь дней ее похо­ронили на кладбище. От постпредства была Роза Иргитовна Сашни­кова. Она очень отзывчивый, заботливый человек и работает с начала образования пост­предства.

– Вы всем этим занимались по поручению нашего тувинского пред­ставительства, как бывший и.о. постпреда, ведь эта забота о зем­ляках, о тех, кто отдал годы жизни и здоровье Туве, наверное, должно быть одной из главных задач пред­ста­вительства?

– Нет, я стариками нашими просто по-человечески занимаюсь. Кто-то ведь должен это делать?

Вот о пенсии Куценко, бывшего замес­ти­­теля председателя Совмина, хлопотал. Как проживешь в Москве на 450 рублей пенсии? Нельзя забывать стариков. Когда молодой, здоровый – гоняй его, заставляй работать, а сил не стало, немощным стал – что, никому уже не нужен?

Красный, Мендуме, Анчимаа – это же на­ша история, наша жизнь. Так Шолбану Ка­ра-оолу, когда он прошлым летом ко мне при­хо­­дил, и сказал: «Имей в виду, умирают на­ши ста­рики, а с ними – и наша история. Ты хоть цветочек, открытку им в праздник по­шли. Не забывай!» Раньше партаппарат никого не забывал, всегда поздравлял. Через них, наших стариков, мы объединим наше общество.

Нельзя вычеркивать из жизни людей, нель­зя вычеркивать историю. Нельзя гово­рить: «То время было плохое, и значит – они все вредители». Раньше царь был пло­хой, а теперь вот как история повер­нулась: все наоборот пишут – царь хороший.

– Восемь лет живя в Москве, вы уже ощущаете себя москвичом?

– Ни в коем случае. Я каждую ночь вижу наши речки. Слушай, почему так? Я ни разу не вижу московские сны, московских това­рищей. Все сны – только о Туве.

– Мы в Туве всегда сильно инте­ресуемся – у кого какая квартира и собственность в Москве есть. Ваша московская, бывшая депутатская квартира, – ваша собственность?

– Заложником этой квартиры стал. Про­пи­сали меня, но приватизировать не имею права. Если уеду – все, квартиры нет.

А мне квартира для чего нужна? Чтоб внуч­ка выучилась, пока я живой, чтоб внук че­рез эту квартиру получил образование, ког­да в институт поступит. Он сейчас с ро­sдителями в Кызыле живет, там пока учится.

– Расскажите о вашей семье, детях.

– Сын Леонид живет в Кызыле. Мы воспитали его таким, что он здорово любит трудиться, но не умеет продать, купить. Нет у него этой струнки. Он хороший инженер-строитель, а строек в Кызыле нет, все закры­лось, так что он практически без работы. Ре­мон­тирует свой дом – руки золотые.

– У вас ведь очень интересная не­­вест­­­ка – балерина. Я помню, дав­но, когда она только приехала после учи­­лища по распределению в Кызыл, пи­­сала о ней. Еще тогда она в об­ще­­жи­­тии мыкалась. А потом услы­ша­ла – сын Чимита Баировича быс­тро раз­­­гля­­дел балерину-краса­вицу и же­нил­­ся. Это, наверное, в папу – та­кой напор, с учетом сол­нечных зай­чи­­ков, кото­рыми вы пленили свою супругу?

– (Смеется). Да, наверное. Да, Ира у нас балерина. Она тогда одна русская по рас­пре­де­лению в Кызыл приехала, все осталь­ные ре­бя­та были местные, тувинцы. Ира у нас мо­­ло­дец. Сейчас преподает в училище ис­кусств.

У нас семья оказалась многонаци­ональ­ной: моя жена – русская, с Вологодской об­ласти, жена сына – из Хабаровска, у нее в роду есть и украинцы, и цыгане. Наверное, смешение всех кровей повлияло – и внучка у меня оказалась очень талантливым чело­веком. Прямо скажем.

– Как-то наш мудрый человек Кенин-Лопсан тоже говорил об этом. Он сравнил феномен Нади Ру­ше­вой, родившейся от смешения двух культур – Востока и Запада, с феноменом Пушкина, в жилах ко­то­­рого текла и африканская, и рус­ская кровь. Он говорил тогда о том, что от смешения разных кровей, разных народов как раз и родятся таланты.

– Да, он прав. Лена с нами в Москве живет, учится с первого класса. Из девяти первых классов собрали во втором классе способных детей в один. Сейчас Лена в восьмом. И среди всех этих детей она – от­лич­ница. Неплохо знает английский, второй год изучает немец­кий. Рисует хорошо. А со­чинения пишет просто потрясающие. Все наши силы сей­час направлены на то, чтобы ей как-то помочь. Нашему брату уже конец, а вот это поколение может что-то стране дать. Второй внук, Алеша, учится в Кы­зыле, в шко­ле номер семь. Учится он хорошо, занима­ет­ся теннисом.

– Ну, глядя на вас, я никогда не скажу, что вашему поколе­нию уже конец пришел. В свои шестьдесят семь быть таким энер­­гичным, а еще и такое боль­шое дело на себя взва­лить! Как это вам удается?

– Я считаю, если человек перестает рабо­тать – он киснет. Если бы у меня была такая способность, как у вас – писать, я, может быть бы, и писал. А писать-то я как раз и не умею. Просто так – отразить, что произошло, могу, а чтобы мою писанину с удовольствием чита­ли, вот как Пикуля или Кудажи, – я не могу.

И еще: каждый день по утрам в любую погоду – физзарядка.

Так что так в Кызыле и передайте: Ондар еще жив, еще бегает!

Прошло время...

Чимит-Доржу Баирович продолжает ра­бо­ту в «Ассамблее народов России». Его имя по итогам 1999 года занесено в Доску Почета акти­вистов Ассамблеи. Хранит огром­ный архив доку­ментов и фотографий, мечтая все-таки напи­сать книгу, ведь накоп­лен огром­ыный жизнен­ный опыт. Но пока на книгу не ос­та­ет­ся вре­мени – у народов России очень мно­го дел.

Фото:

3. Комсомольская свадьба: молодожены Дина и Чимит-Доржу за праздничным столом.

26 сентября 1959 г., г. Ленинград

4. Директор комбината «Туваасбест» Ч.-Д. Ондар выступает на сессии Верховного Совета Ту­винской АССР. В президиуме – К. С. Шойгу и Т. А. Стал-оол. 1967 г.

5. Ч.-Д. Ондар с лучшими мастерицами во время профессионального конкурса «Лучший каменщик и штукатур». 18 апреля 1970 г.

6. Ондар – первый парень в институте! Ленинград, конец 50-х годов.

7. Чимит Байырович с супругой Диной Николаевной и внучкой Леночкой. 1998 г.