Толба Байкара: Он мой брат

Ровно 80 лет назад, 12 сентября 1919 года, в поселке Гагуль (примерно 80 км на юго-запад от Турана) произошла страшная трагедия: на рассвете сюда ворвались вооруженные люди и вырезали полностью весь поселок.

Чудом в живых, весь исколотый и израненный, остался мальчик Коля, которого подобрал местный охотник Чолдак-оол Байкара.

Очевидицей этого события стала его дочь Толба, которой тогда было 9 лет. Произошедшее так врезалось в ее память, что и сегодня, по прошествии стольких лет, она говорит об этом, словно все происходило вчера.

– Толба Чолдак-ооловна, я знаю, в вашей семье воспитывался русский маль­чик. Каким образом он попал к вам?

– Однажды отец возвратился с охоты и привез не убитого зверя, а маленького маль­чика, завернутого в теплое одеяло. Когда свер­ток сняли с коня и развернули, то уви­дели, что мальчик без сознания, весь изра­ненный. По всему телу у него были дырки от шты­ков. Но он был еще жив, и отец начал его лечить – запаривал листья разных лечеб­ных трав и прикладывал к ранам, поил целеб­­ны­ми отварами. Вскоре мальчик ожил, стал подниматься, понемнож­ку ходить и говорить. Он был такой белень­кий и голубоглазый, мы все его очень люби­ли, особенно отец. У не­го был только один сын, остальные – все дочери, а он очень хотел еще одного сына.

– А отец вам рассказывал, как и где он нашел этого мальчика?

– В тот день он поехал на охоту и решил заехать в Гагуль к русским друзьям – поме­нять мясо на хлеб. Когда подъехал к озеру Улуг-Холь, увидел, что оно все красное от кро­ви. Там плавало множество трупов жен­щин и детей. А на берегу он увидел мальчика, укры­того одеялом и рядом собаку. Собака сторожила мальчика и никого не подпус­ка­ла. Рядом лежало несколько булок хлеба, очевидно, собака принесла его из дома, чтобы подкормить малыша, одеяло, наверное, тоже принесла она. Собака зализывала раны сво­его маленького хозяина, а когда отец попытал­ся к нему подойти, свирепо лаяла и не давала приблизиться. Отцу было очень жалко эту преданную собаку, но пришлось ее застрелить, чтобы забрать маленького ребенка.

– Как звали мальчика?

– Русское имя его было Коля, а мы звали его Кан-оолом (прим.: в переводе с ту­винского – сталь­­ной мальчик). Отец ездил с ним в Кы­зыл, когда он уже стал взрослым, и там его запи­сали в бу­маги как Байкара Кан-оола Чол­дак-ооло­вича. Отец его сильно любил, ни­ког­да не ос­тавлял дома. Куда бы он ни поехал, всюду брал с собой. Научил его охотиться, все­му то­­му, что дол­жен знать и уметь на­стоящий ту­винец. Когда он был дома, мы с сес­трами старались ему угодить, играли вмес­те. Мы с ним были близки по возрасту, и я дружила с ним больше всех.

– А по-тувински он хорошо говорил?

– Он говорил, как настоящий тувинец, по-русски немножко стал разговаривать, ког­да стал уже взрослым и ездил в русские деревни.

– А как случилось, что он женился все же на русской девушке?

– Не знаю. Наверное, влюбился. У него бы­ла невеста – тувинка, она даже жила в нашей юрте, потом родители ее забрали. А в Туране он встретил русскую девушку, Шуру из Усинска. Она была очень красивая,у нее были длинные-длинные толстые косы. И он женился на ней. Отец дал им в приданое корову, несколько овечек, лошадь.

– После женитьбы вы поддер­живали родственные отношения?

– Сначала Кан-оол часто к нам ездил, он скучал, и отец с братом Ойдупом приезжа­ли в Туран, но его русская жена не понима­­ла по-тувински, и они себя там не очень хорошо се­бя чувствовали. Но все равно ездили, и Кан-оол очень этому радовался. Один год был не­урожайный, голодный год, так отец пос­тоян­но возил продукты, поддер­живал его семью. А потом арестовали моего мужа, и наша семья попала в опалу. Тогда отец, чтобы это не кос­нулось Кан-оола, стал реже с ним встречаться и делал это тайно, чтобы никто не знал.

– А на похоронах отца Николай-Кан-оол был?

– Нет, тогда ни телефонов, ни какой дру­гой связи не было. Потом приезжал, плакал.

– На могилу приезжал?

– На какую могилу? Отца по старому обы­­чаю похоронили: завернули и унесли в поле. Никакой могилы нет.

– А вы на похоронах Николая Афа­насьевича Верещагина (прим.: пол­ное русское имя этого человека) были?

– Нет, нам тоже никто об этом не со­об­щил. Мне вот скоро будет девяносто лет, ему сейчас было бы почти столько же. И я до сих пор вижу его молодым – он был очень красивый: беленький и голубоглазый, на нас совсем не походил. Мы с братьями и сес­трами всегда считали его своим братом. Так я считаю и до сих пор.

Николай Афанасьевич Верещагин, он же Кан-оол Чолдак-оолович Байкара, был моим свекром. Тогда я еще этой истории не знала. Знала только, что он воспитывался у тувин­цев, потому, что своей семьи у него не было. По-русски он говорил, вроде бы, нормально, без акцента, но как-то очень неохотно, больше молчал. А вот когда подходили к нему тувин­цы, тут он как-то сразу веселел и говорил мно­го и охотно, разумеется, по-тувински. Од­нажды я у него спросила, помнит ли он то, что произошло в Гагуле. Он ответил, что пом­нит мало, только то, что однажды его разбу­ди­ли какие-то черные люди и погнали вмес­­те с другими людьми на озеро, где всех стали колоть штыками, резать, стрелять. И еще помнит собаку, которая лизала его раны. А как он очутился в тувинской юрте – этого он уже не помнит.

Теперь прошло уже больше десяти лет, как Николая Афанасьевича нет в живых, но жива его названная сестра, которая и пове­дала всю историю спасения и воспитания в тувинской семье русского мальчика.

А есть еще воспоминания М. Бочегурова об этом трагическом событии 1919 года:

«Вооруженная банда из числа местных бур­жуазно-националистических элементов из западных районов Тувы – из Хемчика, чис­ленностью до 30 человек, безнаказанно совер­шая грабительские налеты на мирных рус­­ских жителей, проживающих в поселках Ча­­дан, Чааты, Чаа-Холь, Аргузун и др., пере­пра­вилась на правый берег Енисея, где дви­нулась вдоль речки Эйлиг-Хем и Темир-Суг. 12 сентября они вышли к поселку Га­гуль. В ту пору в Гагуле проживало 18 семей с количеством населения около 70 человек, преимущественно русские, и несколько се­мей хакасов. Сеяли хлеб, держали скот, было несколько семей золотостарателей, работав­ших на золотых приисках «Теплая» и «Зо­ло­тая».

Рано утром 12 сентября вооруженная бан­да верхом на лошадях ворвалась в деревню, начала стрельбу. Первыми были убиты две женщины – Камзалакова и Курочкина, ко­то­­­­рые выгоняли скот на выпаса. Согнали всех жителей в один двор, мужчинам связали руки и ноги, женщин, стариков и детей по­садили посреди двора, из домов стаски­ва­ли вещи, сводили в один двор скот. У му­жи­ков вымогали золото. Кто оказывал со­про­­тив­ление, их тут же убивали.

Особенно страшной расправе подвергся Иван Емельянович Верещагин (прим.: дед Коли-Кан-оола). Он много лет работал на при­исках «Теплая» и «Золотая», пожалуй, был и их первооткрывателем. Жил он зажиточно, имел четырех взрослых сыновей: Егора, Пет­ра, Афа­насия и Александра. Все они, за ис­клю­че­нием младшего Александра, участ­во­вали в вой­не 1914 года. Старика Верещагина раздели, оставив в одних кальсонах, привя­зали арка­нами за обе ноги к лошади, потом таскали по деревне, периодически останав­ливаясь, вы­могали золото до тех пор, пока он не скон­чался. Труп его бросили посреди улицы. Как рас­сказывали дружинники из села Тарлаг, на улице ими было подобрано 15 трупов. Ос­таль­ных угнали за речку Ма­лый Гагуль и на берег озера Улуг-Холь, где в камышах рас­­стре­ливали, били прикладами, резали».

Этот рассказ был записан М. Бочегу­ро­вым от одного из дружинников из поселка Тарлаг, побывавшего на месте страшного события вскоре после происшествия.

Прошло время...

Бабушка Толба по-прежнему живет в по­селке Аржаан вместе со своей дочерью Свет­ла­ной. В мае 2000 года скромно, в кругу се­мьи, отпраздновала свое 90-летие. Выглядит она в свои девяносто хорошо: гладкие румя­ные щеки, ясный взгляд темных глаз и доб­рая улыбка.Когда я заехала к ним в гос­ти, бабушка сидела за столом и починяла без­ру­­кавку своей дочери. Руки ее еще до­вольно проворно бегали с иголкой и нит­кой, делая аккуратную стежку. Все бы хорошо, да вот совсем не стало в доме молока: не­сколь­ко дней назад со двора увели пять голов круп­ного рогатого скота, и среди них две дой­ные коровы. А чуть раньше, по весне, еще пять голов. Скотокрадству в Пий-Хеме, и в том числе в Аржаане нет предела. Бабушка Толба говорит, что такого за ее долгие 90 лет еще не было: в прежние времена воров ловили и наказывали так, чтобы другим неповадно было.