Всегда знал – свой дом я построю

Если ехать из города по верхней кызыльской трассе, вдоль подающих в Кызыл с ТЭЦ горячую воду мощных труб, с которых давно полностью украдено алюминиевое покрытие и ободрана «на хозяйство» даже грязная изоляция-стекловата, то единственное, что привлечет внимание и порадует глаз справа от дороги – это блестящая в степи, в километре от трассы, башенка.

 

Ориентируясь на нее, сворачиваете с асфальта направо, на разбитую колею, и, двигаясь вдоль другой трубы, поменьше, но тоже «раздетой», попадаете в «город-сад». Тот самый, о прекрасной, благоустроенной жизни в котором тринадцать лет назад вдохновенно рассказывали горожанам партийные, хозяйственные и архитектурные лидеры, агитируя строиться в голой степи, в образцово-показательном микрорайоне будущего, не без романтизма названном «Спутник».

Сегодня «Спутник» – это хаотичное нагромождение заборов, избушек, времянок, домишек, брошенных участков и недостроенных сооружений. Среди сотен разномастных строений – всего несколько приличных, доведенных до ума. И единственное украшение «города-сада» – это белый «Дом с башней», дом семьи Бузмаковых.

13 лет строил свой дом Аркадий Бузмаков – строил вопреки «КАМАЗам», увозившим за Саяны скарб испуганных и разуверившихся, не видящим перспектив на этой земле. Строил вопреки пустым глазницам вечного кызыльского долгостроя – административным и жилым зданиям, строительство которых так и не смогла завершить растерявшаяся власть.

Десять лет назад Аркадий и Юля показывали мне свой будущий дом. В каком-то совершенно немыслимом для меня переплетении балок, железяк, досок, незавершенных голых стен Аркадий увлеченно рассказывал: здесь будет каминный зал, здесь – зимний сад-теплица, здесь – холлы и спальни, а здесь… Я слушала и… сомневалась. На мои сомнения Юля отвечала своей милой, загадочно-спокойной улыбкой, а Аркадий даже чуточку рассердился и твердо сказал:

– Когда достроим, обязательно пригласим на новоселье. Тогда своими глазами увидите.

– Хорошо, – согласилась я. – Но тогда и обязательно напишу о том, что получилось.

И вот, спустя десять лет после того разговора, я получаю приглашение от семьи Бузмаковых: на юбилей Аркадия – 50 лет и… новоселье.

Все-таки не отступился Аркадий от задуманного! И свой юбилей встречал в кругу семьи и друзей-художников во дворе собственного, спроектированного и построенного им самим дома, в уютном садике-огороде, за накрытым теннисным столом (чтобы вместились все). И всем было хорошо в этом зеленом дворике, в тени белоснежного дома, поднявшегося на месте выжженной солнцем степи. В доме, в который вложена душа художника.

А спустя несколько дней наступила и моя очередь держать слово – брать интервью о том, как семья Бузмаковых строила свой дом. Вся семья собирается в холле на втором этаже – Аркадий и Юля, дети Даша и Данил, и начинаются воспоминания.

«ГОРОД-САД»

– Аркадий, я хорошо помню 1988 год, когда во исполнение лозунга Михаила Сергеевича Горбачева «К 2000 году каждой семье – отдельную квартиру» наши партийно-хозяйственные руководители развернули активную кампанию по привлечению кызыльчан к строительству своими руками собственных домов в новом микрорайоне «Спутник», который, по плану проектировщиков, через несколько лет должен был превратиться в «город-сад». Я, размечтавшись, чуть было сама не клюнула на эти заманчивые предложения. Но, прикинув свои силы, вовремя остановилась. А вы – нет. Так как насчет «города-сада» спустя 13 лет?

 

– «Город-сад»… С тех пор, как вы были здесь в 1991 году, в принципе, ничего не изменилось. Многие, взявшие тогда участки, побросали их. Продолжается стихийный самострой. Вот, взгляните в окно. Единственная наша радость была – это вид в сторону МЖК (прим.: Молодежный жилищный комплекс – одиноко возвышающаяся в степи недостроенная пятиэтажка, с 1991 года стоящая заброшенным памятником отеческой заботы о молодых семьях). Вид не на само здание МЖК, а на зеленую поляну, на которой по проекту должна быть главная площадь – школа, садик, Дом быта, магазин, административное здание. Ничего этого не построено, а место это самостийно застраивается – опять появляются мазанки. И наша радость – зеленое поле – исчезает.

Если не ошибаюсь, для желающих строиться выделялось две тысячи участков. И выделялись ссуды – 20 тысяч на двадцать лет под три процента годовых. Но чиновники были против того, чтобы выдавать мне кредит. Говорили, что художники и так много получают и у них достаточно средств, чтобы построить дом. А кредиты на строительство нужно давать чабанам из районов, у которых денег нет. И меня вычеркивали из списков на кредиты. И только благодаря настойчивости не дававшей меня вычеркивать Раисы Александровны Юрковой, заведующей кредитным отделом Сбербанка РФ, ссуду все-таки я получил, рассчитался с ним и построил дом, в отличие от тех, кто кредиты на строительство получили, но дома не построили. Так что я до сих пор благодарен и говорю «спасибо» Раисе Александровне.

В 1988 году начали строительство, в 1991 подвел дом под крышу, провел тепло. И все производственное оборудование кооператива «Мастер», который у меня тогда был, перевез сюда. Занимались литьем, резьбой. И дом сам стал себя окупать: зарабатывал деньги на дом в самом доме.

А 15 июля 1994 года, продав свою однокомнатную квартиру и вложив деньги в строительство, мы переехали в дом уже с детьми. Приехали, постелили в углу на пол матрасы и легли спать. В другом углу стелили полы, возводили перегородки, клеили обои. Сделали один угол – передвинули матрасы, взялись за другой. И так, передвигая матрасы, обживали второй этаж. А вот от третьего пришлось отказаться: понял, его нам уже не потянуть.

– Аркадий, а у вас никогда не возникала мысль, подобно вашим соседям, бросить все это и уехать?

– Мы тоже хотели бросать. Вы же помните девяностый-девяносто первый годы – очень неприятные были впечатления. А у нас тогда только коробка первого этажа была построена. Как-то прихожу вечером – и так тоскливо стало: все уезжают, начатое строительство побросали. Думаю, а какой смысл? Может, пока не схватился цемент, разобрать по кирпичику и увезти за Саяны?

И тут Володя Щербаков, наш сосед, вот его дом – напротив, спасибо ему, говорит: «Аркадий, все это – волна, пена. Все это пройдет. Строй спокойно свой второй и третий этаж и живи». И он оказался прав.Юля: И еще вдохновляли наши соседи Доценко – они уже были в возрасте, на пенсии, но строили дом. И, глядя на них, я тоже воодушевлялась. И еще – глядя на Аркадия. Здесь же земли совсем не было – одни камни и песок. И Аркаша с сыном, чтобы посадить огород, сад, ездили в степь – лопатами нагружали полную машину земли, везли сюда. Потом опять ехали. Такой адский труд.

И еще вдохновляли наши соседи Доценко – они уже были в возрасте, на пенсии, но строили дом. И, глядя на них, я тоже воодушевлялась. И еще – глядя на Аркадия. Здесь же земли совсем не было – одни камни и песок. И Аркаша с сыном, чтобы посадить огород, сад, ездили в степь – лопатами нагружали полную машину земли, везли сюда. Потом опять ехали. Такой адский труд.

Аркадий: Сначала давали по шесть соток земли. Помню, когда всех желающих строиться в «Спутнике» собрали в Доме политпросвещения, наш партийный лидер Григорий Чоодуевич Ширшин даже предлагал: «Товарищи, мы ведь находимся в черте города. Зачем так много – шесть соток? Давайте, по типу запада мы дадим вам три сотки». Все были очень возмущены: ну что такое – три сотки, это только сам дом столько занимает. Ну, все-таки дали по шесть. А потом мы взяли еще пустующий рядом участок – под огород. И сейчас у нас 12 соток. И вместо выжженной земли – тополя, малина, яблоки.

 

Вятские - парни хватские!

– Аркадий, а где вы научились так вкалывать? Вы откуда родом, из каких корней?

– А в моем роду все были мастеровые. Родился на реке Вятке, в деревне Фроловская Кировской области Афанасьевского района.

– А, так это про вас пословица: «Вятские – парни хваткие…»

– «Семеро одного не боятся» (смеется). Дедовья мои с обеих сторон имели свои водяные мельницы, всех их раскулачили. Отец, Андриан Петрович, тоже был мельником, уже колхозным. Так что я – сын потомственных мельников. И все мое детство прошло на водяной мельнице. Это целое сооружение – в три яруса. Огромное водяное колесо, на которое падает вода…Отец был всегда белый – в муке. Мельники, кроме того, всегда считались колдунами, водящимися с чертями. Он был очень хорошим мастером, музыкантом от Бога. Сам делал из молодых побегов «медвежьей пучки» дудки, играл на них. Делал интересные игрушки, на всю жизнь запомнился мне его Ванька-встанька.

А еще в 1961 году папа построил такой гигантский дом, что этот – просто скромное подобие. Чисто северная русская изба – в два этажа. Основной дом и второй дом – клеть для утвари, зерна. Чтобы было удобнее, он сделал между ними воздушные переходы. Первый этаж – для скотины. И все это – под одной крышей, как принято на Руси. Зимой мама, не выходя из дома, управлялась со скотиной. По этому дому экскурсии можно было водить.

Мне было с кого брать пример. Это было заложено в крови: я всегда знал – свой дом я построю.

Только огромным домам не везет. Отцовский дом полностью сгорел в семьдесят первом году, когда я был в армии. Молния всегда попадает в самое большое дерево, в самый большой дом.

Дядя Ваня, мамин брат, не хотел уступать моему папе, на Вятке это соперничество всегда было, и тоже построил огромный дом. И в него тоже ударила молния, и он тоже загорелся. Но успели спасти.

И вот что удивительно – в сентябре девяносто пятого, в сумерках, в полной тишине, мы вдруг услышали гул. А потом – грохот и с крыши дома – искры. Мы, оглушенные, испуганные выходим на улицу и соседи говорят: «С вашей крыши огненный шар упал и скакнул в сторону радиопередающего центра пограничников». А утром на нашей крыше я увидел в нескольких местах прожженный металло-шифер. Шаровая молния.

Почему-то в нашем роду очень много молний. Может быть, нельзя выше Бога строиться?

Говорят, что амбициозность – это плохо. Но если есть амбиции – будешь двигаться вперед, если нет – будешь валяться под забором.

Знаете, когда я понял, что нам не достроить третий этаж, просто финансово не потянуть, я решил построить башню. Обсудили это всей семьей. Почему это у нас дом, как у всех? Он не должен быть, как у всех, он должен быть выше и красивее всех.

Построили башню, и теперь ее видно даже из города – со стороны «Востока».

КАВКАЗСКИЕ ШУТКИ

– Аркадий, а каким образом «хватский» вятский парень оказался в Туве?

– В 1976 году я заканчивал в Москве Абрамцевское художественно-промышленное училище имени Васнецова, факультет художественной керамики – фарфор, фаянс, стекло. Распределение было всесоюзным – от Прибалтики до Дальнего Востока. А так как я шел в списке распределяемых где-то в середине (учился хорошо, но дисциплина хромала), то и выбирать пришлось тоже – посередине.

Смотрю в списке мест, где нужен художник, Кызыл. И я решил выбрать его, считая, что это где-то около Каспийского моря, недалеко от Кавказа. Мои родители к тому времени жили в Ростове-на-Дону, и я подумал, что это близко от них. (Улыбается).

А перед распределением у меня преддипломная практика была в Кисловодске – на сувенирной фабрике «Феникс». Там делают те самые кружечки, из которых пьют минеральную воду.

И там я делал свою дипломную работу – миниатюрный туалетный сервизик из фарфора.

Юля: Когда я была в Абрамцевском училище на курсах повышения квалификации, то в музее, где стоят лучшие работы выпускников, увидела этот сервизик. Смотрю – фамилия Бузмаков. Очень приятно было.

Аркадий: Так вот, когда я в Кисловодске расписывал этот сервизик, ко мне подошел небольшого роста товарищ в большой-большой кепке и говорит:

Так вот, когда я в Кисловодске расписывал этот сервизик, ко мне подошел небольшого роста товарищ в большой-большой кепке и говорит:– Дарагой, мне нужен художник по керамике. Я сам с Назрани, из Чечено-Ингушетии, ингуш, а столица у нас – Грозный.

А к тому времени я уже разобрался, что Тува – это не Кавказ, а где-то на Енисее. И мне как-то расхотелось сюда ехать, потому что Сибирь – это очень холодно. На Кавказе – теплей. (Смеется).

И я согласился.

– Хорошо. Согласен. Вы делаете запрос в Москву о перераспределении, даете мне хороший оклад, квартиру.

– Хорошо, дарагой, все для тебя сдэлаем.

Приезжаю в Москву – действительно запрос на меня в министерство пришел.

Ну, и поехал я в Чечено-Ингушетию – в город Назрань, а оттуда до села, где был этот промкомбинат. А оно как раз находилось на спорной между осетинами и ингушами территории, и тогда я узнал, что уже тогда там бывали побоища. Для начала, когда я ехал до этого промкомбината, таксист меня спросил:

– Куда едешь? К хозяину?

– К хозяину.

– Будешь харашо себя вести, вот та-акую же тачку через год будешь иметь. Будешь плохо себя вести – зарэжут!

Это он пошутил так.

Подъезжаю – все закрыто, никого. Появляется испуганный сторож, шепчет:

– Тише! Всех посадили. Министра посадили, твой директор где-то прячется.

А перед этим мой друг Анатолий Иванович Лукьянов, он тогда начальником секретариата Президиума Верховного Совета СССР работал, предупредил меня:

– Аркадий, будь внимателен: по Кавказу у нас постоянно идут цеховные дела.

Вы знаете, что такое в семидесятых годах цеховные дела – полуподпольные предприятия, производящие продукцию «налево». И это оказался такой цех.

Ну, потом приехал Аюп Годоевич Мациев: «Что, дарагой, тебе наболтал сторож? Я с ним разберусь. Никого не посадили – министра не посадили, его просто сняли с должности. Я деловой человек, ты – специалист. Если есть желание – давай получим официальный статус и откроем цех по новой. Вот у меня две машины – одна будет твоя. Поехали смотреть твою квартиру».

Он, действительно, как обещал, достал мне квартиру – двухкомнатную. Пригласил меня к себе домой – очень шикарный дом под Орджоникидзе, сейчас Владикавказ.

Я звоню Анатолию Ивановичу Лукьянову: так и так. Он говорит: «Хорошо, я сегодня ночью позвоню Власову, он тебя примет». А Власов тогда был первым секретарем обкома партии Чечено-Ингушетии.

Приезжаем мы в Грозный. Милиционер в обкоме меня, естественно, не пускает: «Что значит, ты к Власову? К нему за полгода вперед люди записываются». Но позвонил все-таки в приемную, действительно, Власов нас ждал, и я выложил такую идею: есть промкомбинат, есть оборудование, есть обученные люди, но нет фарфора в Чечено-Ингушетии. Давайте производить фарфор. Идея Власову и начальнику промышленного отдела обкома понравилась. Сказали: вот вам неделя срока, представьте нам экономическое обоснование. Пригласили нового министра местной промышленности.

Мы выходим после этого собрания, я уже такой воодушевленный, а министр хлопает меня по плечу и говорит:

«Послушай, молодой человек, у нас здесь свои правила и законы. Мне не нравится, что ты без году неделя в Чечне, а уже бегаешь по обкому партии. У нас так не делается, дарагой. Поэтому мой добрый совет: ты не занимайся этим делом, а отправим мы тебя на ковровую фабрику – ковры будешь рисовать».

Привезли меня на ковровую фабрику, где одни девушки рисовали ковры: лебеди, олени на бережке (улыбается).

Говорю: «Я не хочу эти ковры рисовать». «Ну, тогда ничем, дарагой, тебе помочь не можем».

Я вернулся в Москву, взял распределение в Кызыл и в 1976 году приехал сюда. Вот и все.

– Да, интересно получилось. А если бы остались в Чечне…

 

– Тогда этот дом был бы построен в Чечне. Но в любом случае сейчас он там бы уже не стоял…

ХОРОШАЯ ХОЗЯЙКА И ХОРОШИЙ КОТ

– Вот уж, действительно: судьба. Если бы не тот чеченский министр, подозрительно относящийся к слишком шустрым и инициативным, судьба распорядилась бы иначе – женились бы на кавказской девушке, построили в Чечне дом, потом оказались бы беженцами… И с Юлей бы никогда не встретились. Юля, а вы откуда родом?

Юля, а вы откуда родом?

– Я родилась в Туве – в Хадыне Пий-Хемского района. И мама, и папа – хакасы. Здесь они женились, здесь осели, пустили корни.

А с Аркадием мы поженились в 1977 году, 27 мая. До этого я работала в торговле, а потом Аркаша меня вдохновил – стала заниматься росписью, училась у него. Окончила курсы Московского НИИ художественной промышленности в Абрамцево, преподавала изобразительное искусство детям. Даже поступила заочно в Московский университет, но пришлось бросить, помогать Аркаше с домом. Пока строили дом, очень во многом приходилось себе отказывать.– Делаю грустный вывод: этот дом вас совсем закабалил?

Аркадий: У нас – чисто русский домострой. Хотя я не могу запретить Юле реализовывать себя, она – творческий человек. Преподает изобразительное искусство.

Хозяин должен работать, пахать и обеспечивать семью. В противном случае в доме наступает бардак: женщина работает, а мужчина лежит на диване или нянчит детей. Это ненормально. А хозяйка всегда была хранительницей домашнего очага. Вместе с котом. В нашем доме – все нормально: очень хорошая хозяйка и очень хороший кот. (Все смеются).

– А как зовут кота?

– Борис. Как раз были выборы президента России, и мы принесли котенка. Решили – назовем в честь победителя. Победил Ельцин, и кот стал Борисом. А мог быть Зюгановым или Жириком.

– Значит, у вас все – со смыслом? А почему детей вы назвали так созвучно – Данил и Дарья?

– Мы всегда должны помнить, кто мы такие, помнить свои корни. Я поражаюсь, когда русскую девочку называют Анжела, или каким-то мексиканским именем. А Данил и Даша – очень красивые, чисто русские имена.

ПОДАРОК ЛУКЬЯНОВА – «СТИХИ ИЗ ТЮРЬМЫ»

– Аркадий, вы упомянули о своей дружбе в студенческие времена с Анатолием Лукьяновым, сейчас депутатом Госдумы, а тогда – начальником Секретариата Президиума Верховного Совета СССР. Каким образом скромный студент мог завести себе в семидесятые годы такого высокопоставленного друга?

– Все было очень просто. Чтобы как-то заработать на кусок хлеба и кружку пива, мы в студенческие годы резали африканские маски, маски острова Пасхи. Помните, в семидесятые годы они были очень популярны. Масочный «бум» был. И вот мы резали день и ночь эти маски. Самая дешевая – десять рублей. Два вечера работы – 15-20 рублей.А продавали их на Украинском бульваре, между Киевским вокзалом и Кутузовским проспектом – у художественного салона. И нас периодически ловила милиция, за белые рученьки вязала, везла в околоток и изымала продукцию. Мне, бедному студенту, предъявляли статью: нарушение правил советской торговли. Тогда я понял, что советская торговля – это не то, что торговля во всем мире. Сделать можно, а продать нельзя. Потом мы уже научились, как от этого избавляться: дарили ментам свои произведения, и они нас не трогали.

Однажды, когда я продавал маску плачущего Христа, эта маска понравилась проходящей мимо Людмиле Дмитриевне Лукьяновой. Она купила ее, записала мой адрес, и с тех пор мы стали дружить.

Анатолий Иванович Лукьянов – чрезвычайно интересный человек, интересный поэт. Вы знаете, мы с ним никогда не говорили о политике. Посидим за столом, выпьем, попоем песни. Такая мужская, семейная дружба.– А когда после августовского путча 1991 года Анатолия Лукьянова, бывшего тогда Председателем Верховного Совета СССР и отказывавшегося возглавить ГКЧП, посадили в тюрьму, обвинив в участии в попытке государственного переворота, ваша дружба прервалась?

– Когда Анатолия Ивановича посадили в тюрьму, а я об этом узнал из сообщения по телевидению, я ему сразу письмо написал. Ответного письма не было более трех месяцев. Потом Людмила Дмитриевна Лукьянова, его жена, прислала ответ: оказывается, письмо долго пролежало в охранке, все приходившие письма сначала там проверялись. Я думаю, что мою подноготную тоже здесь проверяли.

– И вы не побоялись написать это письмо?

– Анатолий Иванович очень помогал мне, когда я только начинал в Москве как художник. Он, человек влюбленный в искусство, был, по сути, моим меценатом, моим старшим другом. Почему же я должен был отвернуться от него, когда для него наступило трудное время? Людмила Дмитриевна так и написала: спасибо за ваше письмо, за поддержку; когда мужа посадили в «Матросскую тишину», от нас многие отвернулись, даже те, кому он в свое время очень помог. И еще она выслала нам маленький сборник его стихов, написанных в «Матросской тишине» и напечатанных, пока он сидел в тюрьме. Они называются «Стихи из тюрьмы», мы этот сборник храним.

Уже за то можно благодарить Бога, что у тебя есть друзья, которых ты понимаешь и которые тебя понимают. Хоть я сейчас и живу на отшибе, но не теряю связи с друзьями. Художники Валера Елизаров, Петр Изындеев, Валерий Солдатов – мои истинные друзья, с которыми мы уже на протяжении двадцати лет дружим. Они очень своеобразные, творческие люди, с изюминкой.

И с Анатолием Ивановичем Лукьяновым наша дружба продолжается, хотя теперь уже бывать в Москве так часто, как раньше, нет возможности.– И при таком друге-покровителе вы умудрились не стать министром чего-нибудь, даже в Москве не зацепились после училища, а поехали в Туву? Странный вы какой-то, Аркадий – не в духе того времени.

– Анатолий Иванович, конечно, предлагал: давай я сведу тебя с моим другом Ильей Глазуновым, он видел твои работы в нашем доме. Будешь работать в его мастерской. Но я сказал: «Анатолий Иванович, спасибо, но не надо Глазунова, я хочу сам». Сделал выбор и вот я – здесь. Господь Бог дал нам дату рождения и дату смерти, а мы уже сами делаем выбор и творим свою судьбу.

Когда в 1976 году я приехал в Туву, то увидел, что здесь работы – непочатый край. Большое внимание уделялось камнерезному промыслу, как лицу Тувы, а все остальное – резьба по дереву, обработка металла, то, что было в 19 веке, постоянно забывалось. Переманил сюда двоюродного брата Ивана, к тому времени тоже окончившего Абрамцевское училище, только факультет художественной обработки металла. Так что художник-керамист по фарфору во мне, конечно, уже умер, как меня и предупреждали, когда я ехал сюда. Сейчас продолжаю работать по интерьеру, по дереву.

У КЕДРА – ОСОБОЕ СВЕЧЕНИЕ

– А какая из ваших работ самая запомнившаяся, дорогая для вас?

– Московский садик. Помните, в 1987 году москвичи построили новую школу № 1 и садик – в центре города (прим.: детский сад № 1). Приходит ко мне в мастерскую Союза художников Женя Лаптев, начальник «Мособлстроя», и говорит: «Аркадий, изобрази мне такое на крышу садика, чтобы видно было, что это москвичи построили и подарили Туве». И я начал думать, как это изобразить. И родилась стела из дерева – пять метров высотой. Данилка, принеси макетик – он на камине внизу.

(Данил приносит маленький деревянный макет. Аркадий показывает). В центре – солнышко, символ всего живого на земле. Это ладья, как символ дружбы, потому что, когда не было дорог, Россию и Туву соединял только Енисей. Это – рушники-полотенца, всякий подарок на Руси приносился на них. Это – пила, то, чем строили мастеровые люди. Это – зубья кремлевской стены, потому что школу и садик строили из кирпича, которым реставрировали кремлевскую стену. Когда в 60-х годах возникла необходимость реставрировать кремлевскую стену, построили специальный заводик для производства специальных кирпичей. Стену отреставрировали, а заводик продолжал работать. Это – компас, говорящий, что всегда найдешь дорогу к добрым людям, к друзьям.

Вот так я увидел эту мысль: «Мастеровые Москвы – в дар Туве». И эта композиция – пять метров высотой собрана без единого гвоздя, без металлического крепежника, только на дубовых нагелях – больших деревянных стержнях.

Эта работа мне запомнилась еще и потому, что с ней были проблемы. На худсовете не хотели ее утверждать: «Как это так, в столице Тувы – славянские символы? Ты живешь не в Рязани, а в Туве и должен изображать тувинские символы». У нас в Союзе художников постоянно на эту тему шли дебаты. Вплоть до обкома партии дошло.

Женя Лаптев кричит: «Раз не нравится это в Туве, подгоняем кран и увозим в Москву!» Ну, потом все утряслось. Эта работа до сих пор на крыше садика, издали видна.

А вот входные двери на Совмин я делал уже с тувинским орнаментом – там эта идея оправдана. Они до сих пор, с 1984 года на Белом Доме висят. «Три стихии» в дереве в административном здании аэропорта – тоже очень интересная была для меня работа. Детский городок в парке. К сожалению, от него уже ничего не осталось.– Все разломали... Я помню, сколько радости было для ребятишек, когда в конце 80-х годов этот городок появился. Целое событие для города – резная сказка. Вас не огорчает, что вы выбрали для своего творчества столь невечный материал – дерево?

– Знаете, сделали на площади перед театром железобетонный фонтан. Да, материал достаточно «вечный». Но он же не столь декоративный, не столь привлекательный, он – не теплый. А когда-то и вся Москва была полностью деревянной.

– Деревянную турбазу в стиле русского посада, в верховье Енисея, возле Эржея, тоже по вашему проекту делали?

– Да. Правда, не все завершили по проекту. Тына, к сожалению, нет.Из последних работ – двери нового буддийского храма у парка, резьбу которых мы с сыном подарили храму. Когда меня попросили помочь, мне очень трудно было работать, найти буддийскую символику. Я же не буддист, а православный. Но согласовал с Камбы-ламой, моя идея использовать в оформлении драконов понравилась. И мы с сыном сделали резьбу на эти двери, поделив поровну, он вырезал ровно столько, сколько и я, резьба на втором этаже – это Данила.– Сколько же Данилу было лет, когда он, работая наравне с вами, вырезал эти двери?

– Пятнадцать. Он с детства занимается резьбой. И на строительстве дома со мной с девяти лет. Сейчас Данил учится на втором курсе ТГУ, на историческом, а у меня на производстве занимается отделкой

.– А какие породы дерева вы используете в работе?

– Только кедр. И мебель, и двери – из него. У кедра особое свечение, еще добавляешь розового – и как солнышко светит. И резать кедр одно удовольствие.

КАК ВСЕГДА БЫЛО НА РУСИ

– Аркадий, помню, когда я весной 1982 года писала свои первые материалы о творческой интеллигенции Кызыла и познакомилась с вами, меня поразил ваш облик. Вы тогда работали главным художником «Народных промыслов». Длинные волосы, кожаная черная лента-повязка на вашей голове произвели незабываемое впечатление. Эта повязка до сих пор на вас. Вы ее никогда не снимаете?

– (Смеется). Когда ложусь спать – снимаю.– Эта повязка – особый символ творческой независимости?

– Эта бортовка – то же, что башня на моем доме. Это то же, что отрицание всякой власти. Это всегда так на Руси было – художники, ремесленники были самыми независимыми людьми. Поэтому власть их не любила.

– А когда вы ее впервые одели?

– 16 октября 1975 года.

– Так точно запомнили?

– Да, потому что я тогда закончил четвертый курс и ребята позвали меня летом в байдарочный поход по Северной Печоре. Я приехал в очень красивый поселок Восточный Кировской области, и там меня сбил пьяный мотоциклист – куча переломов, сотрясение мозга. И вот, пока я лежал в гипсе, отрастил волосы, бороду, усы и надел на голову эту бортовку. А 16 октября как раз на Вятке выпал первый снег – поэтому я этот день и запомнил.Единственное, когда я снял с головы этот ремешок – это на свадьбе, для фотографии. И еще, когда на паспорт фотографировали, заставили снять. А вот на водительские права я с ней снялся, отказался снимать.

Мои собратья по ремеслу и в шестнадцатом, и в семнадцатом, и в девятнадцатом веках носили эти вещи. Зачем же изменять традициям? И еще – я внушил себе, что эта повязка оберегает меня от всех бед. Она и практическое применение имеет – я за нее во время работы карандаш вставляю.

А почему в семидесятых годах я отрастил длинные волосы? Тогда все политбюро было в коротких волосах. А мы, художники, носили длинные. Если бы все политбюро тогда стало длинные волосы носить, мы бы стриглись налысо, как сейчас Данил. Это было отрицание.

ОТ ВЛАСТИ НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ ТРЕБОВАТЬ

– Отрицание всех навязываемых официальных авторитетов, власти – характерная болезнь молодости. А сейчас, в 50 лет, ваше отношение к власти изменилось?

– Я отрицаю вообще всякую власть. Не хожу на выборы – принципиально. Вот были праздники: они очень хорошо показали взаимоотношение власти и народа: проезжающие кортежи машин, обрызгивающие народ грязью, и пьянствующий народ, валяющийся в палисадниках. Власть – сама по себе, народ – сам по себе.

В девяносто четвертом здесь, в «Спутнике», было очень мало людей, но очень много скотины. В конце улицы, а на нашей улице одни старожилы живут, жил старик- чабан. Так он каждое утро прогонял по улице большое стадо коров. На всех склонах вокруг пасся скот.

А сейчас – наоборот: очень много людей и абсолютно нет скотины. Одна, две коровенки пройдут – и все, а на две коровы – три пастуха-охранника, потому что страшно уходить в степь с двумя коровами – это же целое состояние.

Зато полно наркоманов, сборщиков конопли, которая здесь везде растет. Травят собак во дворах. Вот у нас в прошлом году отравили собаку-овчарку и сразу полезли за картошкой. У меня в огороде лежал алюминий для литья – хотел декоративные фонари во двор сделать. Так нынче зимой воры, как олени, ищущие ягель, весь снег в огороде раскопали и до единой железки все вынесли. Специально на горках сидят и выглядывают – где что украсть.

Лозунг «Каждого жителя – за решетку», мне кажется уже осуществился. Вы заметили, в городе везде решетки – на балконах, окнах. Все жители города сейчас живут или по ту, или по эту сторону решетки.

По проекту к каждому дому в «Спутнике» должны были провести горячую и холодную воду. Но начался стихийный самострой и выяснилось, что ни один экскаватор в узкие улочки не войдет. Вот так и похоронили эту идею.

Мы все коммуникации провели к дому уже за счет своих средств – скинулись несколько хозяев, наняли экскаватор, приобрели трубы, и теперь у нас в доме и горячая, и холодная вода. А остальные сказали: нам зимний водопровод ни к чему, у нас туалеты на улице, и вода в доме не нужна. Но самое сложное было – не физическая работа, а выбить у чиновников разрешение, собрать кучу бумажек.

Даже с нумерацией наших улиц власть и то запуталась. Михаил Ким-оолович Куулар был главным архитектором этого проекта. И так спроектировал «Спутник», что где-то градостроительное начальство утеряло две улицы. Раньше наша улица была девятой линией, а недавно вывесили таблички и оказывается, что она – одиннадцатая линия. Причем, даже двойное название: одиннадцатая линия, улица Степана Сарыг-оола. Так что хочу разобраться, как же правильно?

От власти ничего нельзя требовать, потому что она ничего не даст. Но власть почему-то требует от нас многого – мы ее должны кормить, платить налоги.

– Но власть, не интересуясь проблемами, хотя бы успехами людей, превращающих свои 12 соток голой земли в сказку, интересуется, приезжает?

– Слава Богу, не интересуется, не приезжает. Помните, Антуан де Сент-Экзюпери писал о начальнике аэропорта, который был хорош тем, что ничего не делал. Потом прислали нового, начавшего проводить бурную деятельность. И вся эта бурная деятельность пошла во вред. Так что, порой, человек полезен тем, что ничего не делает. Если сюда власть будет приходить, то будет хуже, я так считаю.

ОНА У НАС ЕЩЕ И СВЕТИТСЯ

– В ваш дом можно водить экскурсии с лекциями на тему «Дом-сказка – своими руками». В каком архитектурном стиле он построен?

– Это суровый северный русский стиль.

– Дом уже полностью закончен?

– Нет. Его не закончить никогда. Возможно, сын закончит. Забор видите какой безобразный? Надо менять. Здесь вот литье должно пойти. Резьба только по верандочке идет, а должна идти по всему периметру крыши – все-таки здесь деревянных дел мастер проживает.Хочу еще на улице сделать подъемник вместо лестницы, ведущей в теплицу и на крышу, чтобы он на ночь поднимался, и не было лазейки для воров. А здесь – световую башенку, чтобы с нее освещался огород. А в огороде надо доделать японский сад и ручеек, который будет течь между камней, русло я уже сделал.

Так что года через четыре приходите – еще что-то изменится.– Аркадий, а какой вопрос чаще всего задают гости и просто любопытные, когда видят ваш дом?

– Чаще всего спрашивают: зачем вам башня? Это самый популярный вопрос людей, для которых главное – практичность.И я отвечаю: либо сделаю из нее парилку, либо сдам в аренду ФСБ – для визуального наблюдения за трудящимися.– И тогда вас понимают?

– Тогда понимают. А без практического применения – нет. Курятник и крольчатник – это понятно. А башня? (Смеется). Она же у нас ночью еще и светится – вот здесь лампочка-подсветка. А зимой она, как древнерусская курная сторожевая башня времен Ивана Грозного – вся дымится, так как в нее выходит труба от камина. Чрезвыйчайно интересное зрелище.

– Какое самое любимое место в доме у каждого члена семьи?

Данил: У меня – моя комната.

Аркадий: Он у нас затворник.

Юля: Мы давно прочитали, что у детей должен быть свой уголок, свой мир. И так и планировали дом, чтобы у каждого – своя комната.У меня любимое место – лоджия, потому что я все время мечтаю там с книжкой полежать, отдохнуть.

Даша: А я мечтаю на башню забраться, наконец, когда папа туда лестницу сделает.

Юля: Я все время хотела несколько лет назад купить телескоп, чтобы смотреть на звезды. Он по старым деньгам миллион стоил. Все ходила, приценивалась, караулила. Но меня опередили. Так что мы остались без телескопа, только с биноклем.

Аркадий: А я люблю после сауны, у нас же сауна на первом этаже, посидеть с бутылочкой пива на диванчике у камина. Осенью, зимой мы частенько топим камин. Камин дает особое ощущение тепла. Даже кот, только растопим камин, сразу – к нему, хотя кругом теплые батареи, лежи, грейся. К живому огню даже животные тянутся.

– А что значит дом в жизни человека?

– Спокойствие. Чтобы выжить, работаешь по 12-16 часов в сутки. И единственная радость – это дом. Приезжаешь – набираешься сил, отдыхаешь. У детишек часто спрашивал – быть может, надоело жить на отшибе, в «Спутнике», где куча каких-то пьяных, неработающих людей? Быть может, обменяемся на пятикомнатную квартиру в центре? Категорически говорят: «Нет».Вы бы послушали, как красиво по утрам на деревьях птицы поют. Столько песен…

Так что наш дом – это спокойствие и уверенность в том, что в будущем у тебя и твоих детей все будет нормально.

Юля: Наш дом – это наш маленький мир. Свой мир.

Фото Виталия ШАЙФУЛИНА

и из архива семьи

Бузмаковых.

(«Центр Азии» №№ 38, 39,

14, 21 сентября 2001 года)

 

ПРОШЛО ВРЕМЯ...

Аркадий Бузмаков открыл дизайн-мастерскую «Ампир», в 2002 году получившую диплом первой степени программы «Сто лучших товаров России» – за дверной блок, выполненный в стиле Людовика XIV. Получил многочисленные грамоты и благодарности за развитие производства в Республике Тыва.

Запустил новое оборудование по производству деревянных окон со стеклопакетами – по финской технологии. Продолжает развивать мебельное производство.

Дочь Даша в 2002 году поступила в Томский госуниверситет: геолого-географический факультет, отделение международного туризма. Сын Данил в 2005 году закончил истфак Тувинского госуниверситета, продолжает работать в мастерской с отцом.

Аркадий работает над проектом пристройки к дому – для семьи сына. Он придерживается патриархальных взглядов: сын должен быть при отце, продолжать фамильное дело. Дом для сына он планирует тоже особенный: с галереей, арочными окнами.

«Дом с башней» семьи Бузмаковых продолжает оставаться самым необычным в Кызыле, да и во всей Туве.

Фото:

1. Семья Бузмаковых: «Наш дом – это наш маленький мир».

2. Элемент внутренней отделки дома.

3. Этапы строительства дома. 1991 год.

4. В день свадьбы с Юлией Аркадий сделал исключение:снял с головы повязку художника. 27мая 1977 года.

5. Аркадий с изготовленным им хоо–тувинским сосудом для чая.1980 год.

6. «Мой край» – работа А. Бузмакова. Когээржик (сосуд для араки), деспи (поднос) и шесть аяк (пиал). Экспонировалось в Государственном историческом музее (г.Москва) в 1984 году – на выставке, посвященной 40-летию вхождения Тувы в состав СССР. Сейчас экспонируется в республиканском краеведческом музее.