«ЗАТО У НАС ЕСТЬ ВЕТЕР!»

Его официальная территория обитания – комнатушка в общежитии госфилармонии: «три шага налево, два шага направо», где они живут вчетвером – с женой, сыном, братом жены. Метраж вымерен до сантиметра. У двери в углу – кухня. На стене – телевизор. Кровати подняты к потолку, а пространство под ними превращено в комнаты. Под одной – кабинет для занятий сына, под другой – гримерная жены, солистки филармонии. Еще есть диван, на котором располагаются бессчетные гости и друзья. Здесь говорят и спорят о музыке и смысле жизни, о судьбе Тувы и судьбе каждого.

Игоря Дулуша, Человека года – 2000 в номинации «Культура», удостоенного этого народного звания за осуществление проекта фестиваля «Устуу-Хурээ», так и называют – «человек-фестиваль». Его сумасшедшая идея по превращению провинциального Чадана в один из центров международного музыкально-фестивального движения, в центр духовности и веры самым поразительным образом становится реальностью.

Его не очень-то понимают чиновники, которым он своими идеями мешает спокойно жить, но его хорошо понимают объединяющиеся вокруг него такие же ненормальные, упертые люди, для которых в жизни есть нечто более важное чем личное материальное благополучие, сытая жизнь, шмотки и «джипы». Они хотят что-то сделать не только для себя, но и для других, не только для своих, но и для чужих детей. Для Тувы. Для России.

ДВА МЕДВЕДЯ В ОДНОЙ БЕРЛОГЕ

– Говорят, два медведя в одной берлоге не уживаются. А как вы, два музыканта, певца, умудряетесь ужиться в своей берлоге?

– Мы – совсем разные, характеры – противоположные. Но мы очень хорошо друг друга понимаем.

Когда первый раз ее увидел, я и не думал жениться. Зашел в класс к Серафиме Андреевне Калининой (прим.: педагогу по вокалу Кызыльского училища искусств), смотрю – там девушка сидит, что-то учит. Я к ней: «Как тут учат, можно ли научиться петь?». Она сдержанно так отвечала.

Потом я узнал, что это Софья Кара-оол – певица. Потом услышал ее – голос высокий, сильный. Сразу подумал: «Буду писать музыку, стихи, нужна певица». И ребятам, с которыми мы группу создавали, сказал: «Есть девчонка. Мы ее в группу возьмем». Пошли на экзамен, она там пела. Мы рты открыли, слушая ее. Ребята сразу: «Берем!» И поехало.

А потом завязались отношения. Быстро. Бурно. Тогда переломный этап был в моей жизни. По молодости – разные девушки, женщины, я уже развелся с первой женой. Я тогда уже выбрал путь музыканта и представил: будут постоянные гастроли, тусовки, а жене, если она будет другой специальности, будет очень трудно – ревность женская, все эти дела. Нужно, чтобы моя жена была музыкантом. Вот так я спланировал, и это был бы мой первый менеджерский шаг (смеется и обнимает Соню за плечи).

Соня появилась в моей жизни, когда мы решили в 1987 году создать группу – «Интернат». И вместе с группой создали семью. Самый главный успех моей жизни – это встреча с Соней. Мы уже этим счастливы. Мы уже умрем счастливыми.

– Софья, а какой главный подарок сделал вам муж за 15 лет этой бурной счастливой жизни?

– (Задумывается). Себя подарил. Без него я бы совсем другой была...

Игорь: Многие говорят: «Надо было Соне с ее голосом – драматическим сопрано – в консерваторию поступать». Да, конечно, я согласен. Не знаю, как тогда сложилась бы наша жизнь... Но и без консерватории Соня – певица, в самом большом смысле слова.

Софья: А я ни о чем не жалею. Просто я не удовлетворена пока своими результатами. Я, по-моему, еще не спела свою песню. И это меня иногда мучает.

– Семья, созданная 15 лет назад, сохранилась. А группа с многозначительным названием «Интернат»?

– Название, правда, получилось многозначное. «Интернат» – как общее дело. «Интернат» – как общее место, где все равны. «Интернат» – это вся наша страна, вся наша жизнь, начиная садиком и кончая кладбищем. Кладбище – тоже интернат. Кто-то был президентом, кто-то бомжем – и все равно в одном месте успокаиваются.

В интернате личность подстраивается под государственную систему, мы вынуждены жить по общим законам. В этом слове мы усматривали как бы попрание человеческой свободы, пели социальный рок.

Начинали мы вшестером: Октябрь Саая, Аян Монгуш, Мерген Хертек, Тимур Дулуш, Соня и я. Сейчас у нас чисто семейный «Интернат»: мы с Соней и сын Найыс – он первый курс нашего училища искусств заканчивает – по классу ударных.

Софья: После концерта садимся в автобус и смеемся: «Все, в интернат поехали» – в общежитие наше семейное. Оно тоже – интернат.

ИЗ ЗВЁЗД - ПРЯМО В ЛУЖУ

– Игорь, а когда вы начали заниматься музыкой?

– Меня во втором классе отдали в музыкальную школу – учиться играть на баяне.

В Чадане была прекрасная музыкальная школа: оркестр народных инструментов, огромный хор. Помню, на первом занятии я пятерку получил – за диктант.

Я с опозданием пришел – где-то в октябре, а там ребята, человек пятнадцать, диктант этот пишут. Меня мать привела, села рядом: «Пиши». А я только немного играл на мандолине – у меня отец на ней играл. Закрыл глаза, представил по струнам и по клавишам – и написал. Преподаватель посмотрела – чуть не упала: «Очень способный!».

Во втором классе на академическом концерте собрались родители, родственники. И вдруг слышу: «А сейчас благодарность вручается самому талантливому ученику школы... Дулушу Игорю». Я такой: «Ни фига себе!». А мать даже заплакала.

Несколько лет я был первым парнем в школе. А потом Бог меня наказал – и очень сильно. Это была для меня сильная психологическая травма. На всю жизнь запомнил, что значит «звездная болезнь», и к чему она приводит.

... Был заключительный концерт смотра художественной самодеятельности района. Ну, мы, конечно, в нем – главные участники. Я – на баяне играю, Конгар-оол Ондар (прим.: сейчас К. Ондар – народный хоомейжи Тувы), мы с ним – одноклассники, поет: «Во сыром бору тропина, во сыром бору тропина...».

Тогда как раз клеш в моду вошел, мы в седьмом классе тогда учились. И мы впервые одеваем клеши. Вдвоем гладимся: белые рубашки, галстуки пионерские. И с баяном, наглаженные, в клешах, идем в клуб. А март, лужи. Перед клубом – огромная лужа. Толпа стоит. Конгар-оол прошел, а я – прямо в лужу! С баяном. Представляете?

Я не играл на заключительном, не ходил несколько дней в школу... До этого столько было выступлений, я на всех мероприятиях играл. Я был звездой города. Восходящей. И вот я четко представил, как я себя вел, как ходил довольный, на концерты, как на сцене играл, как мне люди хлопали. А потом представил, как на глазах у всех упал в лужу и, грязный, в новых клешах, выбирался из нее.

... Больше меня никто и никогда не смог вытащить ни на один концерт. Музыкальную школу бросил. Все, как отрезало – и музыку, и сцену...

А потом – служба, три года на Тихоокеанском флоте. Там стал на гитаре играть. Потом учеба: Кемерово, Волгоград. Пел перед девушками: комнатный певец, везде приглашали. Мединститут бросил, поступил в физкультурный – боксом увлекся. А гитара – всегда рядом. Она затягивает. Да еще и живьем услышал очень знаменитые группы восемьдесят шестого года: «Арию», «Аквариум», «Машину времени». Поступил на курсы гитары. Преподаватель говорит: «Тебе надо музыкой серьезно заниматься».

А я уже устал от всех своих метаний по стране – семь лет вдали от дома. Думаю: зачем я мучаюсь? У нас же в Кызыле есть училище. Зачем обязательно высшее образование, в консерваторию меня все равно не примут. Надо учиться с самого начала. Пока не поздно.

В восемьдесят седьмом вернулся. Пришел в училище искусств к покойному педагогу Минину: «Примите меня, пожалуйста, хочу серьезно заниматься музыкой». Шесть лет учился в училище, три года на первом курсе провел, три инструмента поменял: фагот, гитара, гобой. Пока не пришел преподаватель-гобоист, Ашастин Константин Вячеславович, он меня и выпустил. Первым гобоистом-тувинцем стал.

Потом покойный Виктор Тока принял меня в симфонический оркестр, проработал там год, потом ушел... Очень все у меня запутано.

– Да, долго вы искали себя...

– Все мои одноклассники уже имели высшее образование, работали в банках, в Белом доме, а я все училище заканчивал.

... Да, я очень долго искал. Очень долго искал Софью. Нашел и понял – это то, что я искал: Соня и музыка.

"УСТУУ-ХУРЭЭ": ЧТОБЫ ВЕРНУТЬ ДУХОВНОСТЬ

– А идею фестиваля живой музыки и веры «Устуу-Хурээ» как нашли?

– Сейчас уже я осознаю, что первый толчок дала мама. Мама, Даш Быйымбаевна, работала директором в чаданской школе № 1, которая всегда конкурировала со школой № 2 Кызыла. Очень сильная школа была – 1200 учеников, 60 учителей. Мама держала в руках и школу, и всю нашу семью – пять сыновей, две дочери. Сейчас осталось нас четыре брата и сестра, одна сестра умерла в четырнадцать лет, брат – в два года, простудился.

Маму уважали триста человек родственников – все к ней шли за советом, за помощью. Мама умерла в 52 года, и мы все словно потеряли главную опору нашей жизни.

Мама много рассказывала о тувинских обычаях, о том, что у нас, тувинцев, есть хорошего, а что плохого, чем надо гордиться, а чего – стыдиться. Много рассказывала о ламах, о буддизме, о своем роде. В их роду Ондаров было семь братьев-шаманов, живших в низовьях реки Хемчик. Один из них – Дарган-Хелин (Кузнец-монах) хоронил и сделал гроб для самого Хайдыпа Угерда (прим.: хемчикский правитель, при котором в 1905-1907 годах по тибетским канонам был построен «Устуу-Хурээ» – Верхнечаданский буддийский монастырь, разрушенный в тридцатые годы).

Мама много рассказывала о ламах, о буддизме. Помню, когда в Туве пошел подъем буддизма, когда Далай-Лама приезжал, она всю нашу семью собрала на площади Арата (прим.: Визит в Туву Далай-Ламы XIV в сентябре 1992 года вызвал огромный резонанс – 19 сентября вся центральная площадь, где Далай-Лама встречался с народом, была заполнена до отказа. Чтобы только прикоснуться к одеждам тибетского главы буддистов, люди прорывали милицейские кордоны. Во время этого визита Далай-Лама XIV посетил также развалины Устуу-Хурээ в Дзун-Хемчикском кожууне). Мама сварила все как надо – белую еду, разложила вокруг нас. Мы сели по-тувински, в тувинских одеждах, я впервые тогда одел национальную одежду. Сидели и молились. Я, помню, сначала стеснялся: ну почему такие ритуалы? Но она нам объяснила.

Было время, когда я ушел из музыки, в коммерцию ударился, чтобы заработать и купить аппаратуру, инструменты. Но обанкротился. Невмоготу стало жить в Кызыле. Соня осталась здесь, а я уехал работать в Чадан. Там жил в монастыре при храме «Майтрейн» (прим.: храм, перестроенный из старой гостиницы). Всю зиму там прожил. Устроился работать тренером по боксу и худруком в Доме культуры. Смотрю: ужас, что творится – ни аппаратуры, ни музыкантов. А ведь все было: и инструменты, и хорошие музыканты, и пели, и плясали.

Вижу: надо что-то делать, я должен работать как худрук. И предложил: давайте проведем республиканский фестиваль, соберем всех музыкантов. И посвятим это разрушенному храму «Устуу-Хурээ». Давайте возрождать и живую музыку, и духовность. Конечно, сразу начались вопросы: «Да как мы все это осилим? У нас ничего нет. Нет кадров, нет храма, нет инструментов...» А давайте объединимся и поможем друг другу! Эта простая формула всегда срабатывает: если у тебя ничего нет – помоги другому, он поможет тебе, и у вас вместе все получится. Вот так и поехал фестиваль «Устуу-Хурээ». Приурочен он к 6 июня – дню рождения Далай-Ламы XIV. Постепенно фестиваль перерос республиканские рамки. Пятый стал уже международным: на нем могут сказать свое музыкальное слово исполнители всех вероисповеданий, национальностей, возрастов.

– Чадан – международный музыкальный центр... Игорь, вы явно авантюрист по натуре.

– Да, говорят, что я очень большой авантюрист. Говорят: ты бунтарь, ты идешь напролом, никого не слушаешь... На самом деле это не так. Я очень долго все рассчитываю. Я на самом деле очень осторожный человек.

– Осторожный и продуманный авантюрист?

– Да. А она (улыбаясь, обнимает Софью) терпит. Ее карма – терпеть все мои выходки. Она сначала осторожно на все смотрит, сомневается, а потом начинает во всем помогать. Так и с фестивалем.

– И какая же должность у Софьи на фестивале?

Софья (улыбаясь): Чернорабочая фестиваля.

– А вы, Игорь, если по-западному – продюсер фестиваля?

– Получается так. Продюсер – это тот, кто ищет средства. А менеджер – это наемный человек, который все организует – на чужие деньги.

– За деньги-то и дурак сделает. А вот без денег...

– Знаете, мне часто говорят: «Это твой фестиваль». «Как мой? Это наш фестиваль!». «Нет – твой, и ты должен платить!». А у меня нет денег, чтобы людей держать на зарплате, чтобы они весь год работали на организацию следующего фестиваля.

– Но четыре фестиваля вы без денег провели.

– При помощи народа. При помощи самих чаданцев. При помощи людей, которые понимают.

Каждый год филармония участвует и помогает, еще при покойном Сергее Николаевиче Олзей-ооле начала помогать – с первого фестиваля. Нынешний директор филармонии Светлана Салчаковна Сурун тоже очень помогла в проведении прошлого фестиваля.

Конечно, если бы я был богатым человеком, я бы все расходы оплатил сам. Но у меня нет этого богатства. Поэтому только так – все вместе мы сможем это сделать. Наверное, так и должно быть. Очень много людей, даже далеких от музыки, помогают – и не требуют денег. Они понимают, что фестиваль – некоммерческий. В нем участвуют не для того, чтобы заработать. Деньги – не главное в жизни человека.

Но сейчас, когда фестиваль вышел на международный уровень, мы уже не сможем вытянуть его без государственной поддержки, без участия министерства культуры. Без него мы уже не сможем поднять все сами – слишком большие масштабы приобрел фестиваль, слишком большие люди и в России, и за рубежом заинтересовались им и Тувой.

ЗАЧЕМ ОН ТОПИТ ЖИЗНЬ В ВОДКЕ?

– А что в вашей жизни значат деньги?

– Деньги? Это просто очень нужная вещь, чтобы сделать фестиваль (смеются вместе с Соней).

– А зачем делать фестиваль?

Игорь: Чтобы вернуть традиции. Духовность вернуть.

Софья: Раньше воспитание шло с малых лет: рождается ребенок, и его колыбелька открывается – он уже общается со звездами, с природой. С малых лет он знал – что плохо, что хорошо. Не было пьянства, разводов и детей-сирот не бросали, как сейчас, а воспитывали, как своих. И стариков никогда не бросали.

А сейчас молодежь спивается, да все спиваются – от мала до велика. Потому что потеряли духовность.

Игорь: Очень многие мои друзья, хорошие, гениальные музыканты, уже умерли. И совсем молодыми... (замолкает). Талантливые люди спиваются, умирают. Надо что-то делать.

– Вы сейчас совсем не пьете?

– Совсем не пью. У меня – оркестр, молодые пацаны, 70 процентов – молодежь (прим.: И. Дулуш – директор симфонического оркестра). Многие грешат этим делом. И я не могу их остановить. Оказывается, никто не может остановить. Человек сам должен дойти до этого, испугаться, ценность своей жизни понять, задуматься: зачем он топит ее в водке?

Актеры, художники, музыканты – люди творческих профессий более подвержены алкоголизму. Потому что очень впечатлительны, эмоциональны, ранимы. Искусство – очень жестокая сфера. Актеры, музыканты очень ревниво относятся к своему достоинству, очень болезненно реагируют на критику. Ругаются. Завидуют...

– И никак не разорвать эту роковую связь: талант и алкоголь, музыка и загул?

– Можно разорвать. Человек должен настрадаться и понять – он должен пойти по другому пути, по пути духовному. И не важно, что он выберет. Александр Саржат-оол выбрал христианство и этим только спасся. А я обрел покой, пообщавшись с ламами,особенно – с настоятелем чаданского храма «Майтрейи» Лосалом (Аясом).

Я ведь частенько тоже уходил в загул. Но в конце-концов алкоголь тебя забирает полностью, засасывает. Думаешь, что станет легче, а становится еще страшнее. Становишься агрессивным, потом – деградируешь. Погибаешь и для жизни, и для искусства.

Мы ввели жесткое правило – во время фестиваля сухой закон, за употребление алкоголя – лишение права участвовать в фестивале. И ребята не спорят. Начинают понимать, что можно жить без алкоголя. И веселиться, и отдыхать, и творить – без него.

– Игорь, вы коснулись больной для искусства темы Моцарта и Сальери – зависти. А почему вы никому не завидуете? Сколько я слушала вас – на фестивале, на музыкальных тусовках – вы всегда только расхваливаете своих коллег.

– Я очень поздно поступил в училище. Очень трудно учился. Тяжело было ломать себя: мореман, боксер, крутой такой – и за ноты сел. В других вузах я как делал: за два дня перед экзаменом выучу и сдам. А здесь шпаргалка не поможет, надо каждый день. Каждый день... Гобой – это вообще страшно. Я перед экзаменом забирался в шкаф, чтобы никого не будить, и играл, играл.

Я знаю, как это трудно дается. Отсев – страшный. Поступает десять, заканчивает профессионалом – один. Адский труд. И когда я вижу молодых ребят, играющих четко, «Богом поцелованных», то понимаю: их надо не только любить, их на руках надо поднимать и по всей Туве нести. Потому что через их песни, через их музыку чужие люди могут понять наш характер, понять наш народ. И мы сами можем себя понять.

"Я ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОНЯЛ: ЭТО МОЯ СТРАНА!"

– А каков он – характер тувинского народа? Или его нельзя выразить словами, а только музыкой?

– Я всегда это подозревал, а сейчас стопроцентно уверен – мы очень сильные люди. Я говорю обо всех, кто живет в Туве, не только о тувинцах, а и о русских – староверах-переселенцах, о кызыльчанах. Россия – это Россия. Матушка Россия. Сильный русский народ. Но у нас в Туве народ – еще сильнее, еще свободнее.

На западе люди мягкие, слабые, страдают они очень сильно. Все у них гладко, красиво... Да, у них чисто, но у них нет простора. Да, у нас грязно, но зато у нас есть ветер! Беспредельность, широта есть – и в Туве, и в тех, кто в ней живет. Беспредельность – как галактика, как мироздание.

Знаете, я в этом году впервые посмотрел на мир, впервые выехал за границу: Швейцария, Германия, Австрия. Идею этой поездки предложила Сайын-Хоо Намчылак, когда приезжала на родину с концертом. Во время беседы с Главой Правительства она предложила помочь с организацией стажировки за рубежом. Шериг-оол Дизижикович поддержал эту идею. Министерство культуры провело конкурс, с тем, чтобы выигравший его поехал стажироваться, а полученный опыт использовал в организации культурных мероприятий в Туве. И вот я теперь стараюсь использовать на практике все, чему научился, что увидел.

Увидел я в Европе, действительно, многое. И научился многому. Но главное, что понял: я не смогу там жить. Там можно работать, а жить – невозможно. Я лично не могу. Я там заболел даже – очень хотелось домой. Когда прилетел в Москву, она мне такой родной показалась. Впервые в жизни я по-настоящему понял – это моя страна. Вышел из самолета в Шереметьево – люди по-русски говорят! И я понимаю все, что они говорят! Любого человека понимаю!

49 дней я был в отъезде. У нас, у тувинцев, когда человек умирает, считается, что душа 49 дней блуждает, а потом перерождается. И я как будто так же блуждал. Я сейчас уже не тот, каким был в феврале. Переродился (улыбается). Уже на многое смотрю по-другому.

– Что же такое главное поняли вы за 49 дней блуждания?

– Надо работать. Иначе мы точно быстро кончимся. Вся наша тувинская культура исчезнет. Наш народ выродится, если так и дальше пойдет. Мы и так много потеряли. Потеряли свой скот, традиционный уклад жизни...

Я теперь немного иначе смотрю и на музыкантов. Я их люблю и в своем оркестре всегда носился с каждым, как курица с цыплятами, стоял горой за каждого. А сейчас понял: единственный выход – ужесточать дисциплину. Без этого – невозможно.

В Европе – жесткая реальность, правит капитал, деньги. Нельзя опоздать, забухать, как у нас. Идет борьба за место под солнцем. Мы в таком ритме просто не выдержим, а он уже идет к нам, и к нему надо готовиться.

– А вот Сайын-Хоо Намчылак как-то выживает там – за рубежом, в Австрии.

– Она там борется. Я просто поражаюсь ее силе. Она популярна, билеты на ее концерты раскупаются мгновенно, о ней снимаются фильмы. Шоу-бизнес – жестокая штука. Он высасывает талантливого человека, а потом выбрасывает. То, что она до сих пор в нем держится, меня просто поражает.

– Игорь, получается, что вы – патриот России.

– А как же иначе. Это же моя страна.

Швейцарцы, например, такие патриоты! Они гордятся: у нас никогда не было войны, эти дома стоят 300-400 лет! Первой мировой войны там не было, второй не было. Они откупались деньгами. Они очень ревниво охраняют свой мир, свой покой. Я там понял ценность покоя.

– Мне тоже временами так хочется покоя. Как у Лермонтова: «Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть!» Но постоянный покой, без борьбы (даже с самим собой), без проблем и преодолений – это же деградация. Разве в состоянии полного покоя человек может стать сильным и свободным? Сможет ли народ, веками живший в покое, выдержать, вынести то, что выдержала Россия?

– Нет. Они очень боятся. Я был свидетелем этого. После концерта Сайын-Хоо мы пошли в ресторан. Там – кого только нет: немцы, евреи, австрийцы, русские... И сидит человек пятнадцать – пьяны уже, разогретые молодые мужички. Они докопались до нас, кричит один по-немецки:

– Вы кто вообще такие?

– Мы – из России!

Их сразу – нет. Отстали. Ушли.

Россия – это марка. Только скажешь «Россия», сразу утухают. Уважают нас...

НАЙТИ В ЭТОМ БОЛЬШОМ МИРЕ СВОЁ МЕСТО

– Соня, а в вашей жизни с Игорем есть покой?

Софья: Покой нам только снится (смеется). Он такой беспокойный человек, ему обязательно надо что-то делать.

Игорь: Она у меня – сама беспокойная. Успокаивается, только когда я рядом.

– В этом году вы что-то слишком много беспокойства Соне доставляете: только вернулись из-за рубежа и снова в мае укатили в Швейцарию.

– Я и не хотел ехать, отказывался: много работы по подготовке к фестивалю, много работы в филармонии. Но организатор швейцарского фестиваля «Анкул» доктор эксперементальной психологии Корнелия Мюллер, с которой мы познакомились во время стажировки в Европе, сама купила билеты, оплатила проживание: «Ты должен приехать и посмотреть наш фестиваль, а я приеду со своими музыкантами на ваш». У нас получается такая дружба – швейцарского и тувинского фестивалей.

Для меня музыкальный фестиваль «Анкул» был огромной силы уроком. То, что я услышал, увидел, просто трудно передать. Каждый год фестиваль посвящается какому-то одному коллективу, а остальные как бы обрамляют его и показывают себя. На этот раз он посвящался американскому ансамблю «Сан-Ра» – динозаврам джаза, поднявшим фестиваль на недосягаемую высоту. А в следующем году фестиваль будет посвящен нашей Сайын-Хоо.

Руководитель ансамбля 79-летний Маршалл Ален был близким другом Дюка Эллингтона (прим: Эдуард Эллингтен, прозвище Дюк, 1899-1974 г.г. американский пианист негритянского происхождения, основоположник концертного джаза, руководитель оркестра. Его пьеса «Караван» – классика джаза). Средний возраст музыкантов – 60 лет.

Маршалл Ален сам мне рассказывал: «Мы – последние динозавры джаза, мы уходим, хорошо, если лет десять продержимся». Их джаз – это настоящая игра, в отличие от сегодняшнего, коммерческого джаза – сладкой обертки. А этот ансамбль очень духовный.

Музыканты, заинтересовавшись Тувой, спросили:

– Какая у вас религия?

– Буддизм. А у вас какая?

– Саксофон!

На концертах они выкладываются по максимуму, полтора часа держат зал. Незабываемые впечатления.

Троим нашим молодым музыкантам из ансамбля «Алаш», ученикам Конгар-оола Ондара, приглашенным на фестиваль лично Корнелией Мюллер, посчастливилось в джеме поиграть с этим ансамблем. Ребята очень здорово отработали и на концертах, и на встречах со швейцарскими школьниками. Организаторы «Анкула» даже послали благодарность директору Кызыльского училища искусств Виктору Васильевичу Нагорному – за прекрасную подготовку музыкантов – выпускников училища.

Я тоже сыграл джем с «Сан-Ра», даже спел одну свою старую вещь. Впервые в своей жизни я играл с черными музыкантами их родную музыку – блюз, тувинский вариант, который они назвали «Сибириан-блюз». Я по-настоящему окрылен этим и их похвалой.

Знаете, что еще меня порадовало? То, что эта местность в швейцарских Альпах очень похожа на нашу Монгун-Тайгу, Бай-Тайгу – такие же горы, такая же растительность. Только чуть больше влажности. А швейцарцы – очень приветливый народ, порядочный, мягкий, деликатный.

В середине фестиваля мы уехали в горы, закололи барана, хотя швейцарские законы это запрещают: животных там сдают на мясозаводы, сами фермеры-чабаны их не забивают. Но один швейцарский фермер нам помог. Очень захотелось баранины, и он сказал, чтобы мы сами выбрали барана. К нему отправились ребята из ансамбля «Алаш». Их очень удивило, что овцы похожи на собачек. Фермеры подзывают их как собачек. Овцы в загонах огорожены проводкой, по которой проведен ток. Молодые ягнята подходят и получают электрический удар. Взрослые овцы уже научены и не подходят к ограждению. Почему-то эта картина подействовала на ребят, им было очень жалко этих выдрессированных овец. Мы приготовили тувинский хан, мясо, все наши новые друзья ели и очень хвалили. Швейцарский фермер очень удивился, что наши молодые ребята, музыканты «Алаша», так чисто и красиво, профессионально умеют работать со скотом, мясом.

– Игорь, я вот слушаю вас и все больше убеждаюсь: вы действительно замечательный авантюрист!

И ведь что поразительно: при всей авантюрности этой затеи с «Устуу-Хурээ» фестиваль живет уже пять лет. Все больше гостей из разных стран приезжают, ждут следующего фестиваля.

Соня: А чаданцы сами как ждут! Ждут, как праздника. Как стараются выглядеть лучше, достойнее. Я заметила в прошлом году: на парад-карнавальное шествие по Чадану родители одевают детей в лучшую одежду, стараются, как могут, принарядить. Это ведь в памяти детей на всю жизнь остается.

Игорь: Если мы крепко поставим фестиваль на ноги, если он станет традиционно международным, это будет очень прогрессивный шаг. Это же большой шаг вперед, скачок в сознании жителей Чадана, всей Тувы. Это обязательно даст плоды. Наши дети будут более широко смотреть на мир и всех, таких разных, людей, живущих в нем. И тогда они найдут в этом большом мире свое место. А вместе с ними найдет, наконец, свое достойное место в этом мире и Чадан, и вся Тува.

Фото Владимира Савиных, из архива редакции, архива Игоря Дулуша и Софьи Кара-оол

Фото:

1. Группа «Интернат». 1989 год. Слева направо сидят – Игорь, Тимур Дулуш и Софья. Стоят – Октябрь Саая, Аян Монгуш, Мерген Хертек.

2. Тихоокеанский флот. Дембель. Старший моторист Дулуш. 

1984 год.

3. Германия, Дортмунд. Сайын-Хоо Намчылак и Игорь Дулуш на кинофестивале. 5 апреля 2003 года.

4. Джаз-бэнд «San-Ra» плюс «Сибириан-блюз». Слева направо в верхнем ряду: Маршалл Аллен – дирижер, руководитель бэнда «San-Ra», Игорь Дулуш, Рэй Скотт – тромбонист «San-Ra». Нижний ряд: Арт Дженкинс – вокал бэнда «San-Ra» , Майкл Дэвис – трубач «San-Ra». 30 мая 2003 года.