Ранимая степь

Двадцатый век для Калмыкии – единственной азиатской республики на территории Европы, также как и для Тувы, стал веком больших перемен. Многое изменилось в жизни кочевников. Что-то мы приобрели, что-то потеряли. В том числе – аборигенные виды домашних животных.

– Привет, земляки! – здороваюсь я, выходя из машины. Земляк, вернее землячка, радостно бросается мне навстречу. Ее мордашка и усы все в молоке. Она лижет мне руки и щедро размазывает белую еду по моим джинсам. Заваливается на спину, демонстрируя розовое пузо. Дрыгает от восторга лапами. Я понимаю это как: «У меня все хорошо!». Не отстают двое других: наваливаются, тычутся мордами с мокрыми носами, протягивают черные пыльные лапы …

Так душевно началась моя встреча в южной степи со щенками из потомства Мугура, московской тувинской овчарки. Вместе с деканом агрономического факультета Калмыцкого государственного университета (КГУ), доктором сельскохозяйственных наук Анатолием Ариловым мы приехали в учебно-подсобное хозяйство университета «Улан-Толга». Оно находится в семидесяти километрах восточнее от Элисты.

Здесь сосредоточены живые крупицы народного богатства. Собирать их очень трудно. Гораздо труднее, чем терять.

А теряла Калмыкия страшно…

ПЛАЧ КОЗЛЕНКА

«Утром в нашу дверь раздался громкий стук. Вошедший с красноармейцами офицер сказал, что все лица калмыцкой национальности объявляются предателями и подлежат выселению. Мы остолбенели и ничего не могли понять. Ведь наш брат (отец, муж) воевал на фронте, сражался против фашистов…». Примерно так начинаются воспоминания тех, кто пережил 28 декабря 1943 года, черный день, для калмыцкого народа, ставший точкой отсчета долгих тринадцати лет ссылки.

Депортации калмыков посвящена серия «Книга памяти ссылки калмыцкого народа» (1993 - 2001 гг.), над которой работал коллектив КГУ. Одна из последних книг по этой теме – «Мы – из высланных навечно. Воспоминания депортированных калмыков (1943-1957 гг.)» (Элиста, 2003).

Читать эту книгу невероятно тяжело. Ком подкатывает к горлу. Наворачиваются слезы.

В детской памяти самого составителя сборника Павла Годаева остались ужас и боль. На рассвете в их дом ворвались солдаты, перевернули все вверх дном. Мать с двумя маленькими сыновьями испуганно жались в углу. Им приказали идти на сборный пункт. Велели взять минимум необходимых вещей в дорогу, зарезать козу, чтобы было чем питаться в пути. С беспомощными стариками, женщинами, детьми (почти все мужчины были на фронте) не церемонились. Согнали в кучу у здания начальной школы. К ночи стали распределять по грузовикам, которые направлялись затем к железнодорожной станции.

У зарезанной козы остался козленок. Он стоял, склонившись, над оледеневшей шкурой матери и с тоской обнюхивал ее. Взять с собой малыша не позволили. «…Фары отходящих автомашин высветили из темноты трогательное зрелище. Оставшийся в одиночестве сосунок, опираясь передними копытцами на возвышающийся над снежным покровом родимый сверток, и дерзко вскинув красивую головку, заливался безутешным «плачем»…».

Народный писатель Калмыкии Тимофей Бембеев вспоминает о своем оставленном друге: «Вскоре вооруженные люди насильно уводили нас из родного дома. У порога одиноко оставался безмолвно плачущий Брин – мой любимец, крупный, рыжий большеголовый пес, от которого редкая лиса уходила. Он сидел, и из его грустных глаз текли крупными каплями слезы»…

Блеянье, мычание, вой брошенных животных во дворах… Часть из них пыталась идти, бежать за хозяевами и отставала от машин. Так было во всех селах. Если военные давали время, то люди забивали коров, коз, резали баранов.

Стада калмыцких хозяйств затем перегонялись в другие районы страны, где они скрещивались с местными и культурными (искусственно выведенными) породами.

НАЗВАНЫ ИЗМЕННИКАМИ

Много десятилетий депортация калмыков в Сибирь была закрытой темой. Только изменение общественной ситуации конца 1980-х годов позволило открыто заговорить об этом, задаться вопросом о том, как и почему это произошло.

Калмыцкий госуниверситет стал инициатором проведения всероссийских конференций репрессированных народов России. Ведь высылке подверглись: чеченцы, кабардинцы, ингуши, немцы Поволжья, часть эстонцев и многие другие. Общее количество таких «выселенцев» за 1944-1945 годы, по данным НКВД, составило 3,3 миллиона человек.

Каждый из народов в этих перемещениях понес большие потери. Калмыки в результате высылки в Сибирь потеряли, по некоторым оценкам, до 60 процентов своей численности… (Сейчас население Калмыкии составляет 293 тысячи человек, из них представителей титульного этноса – 45 процентов).

Сотрудники кафедры отечественной истории КГУ во главе с профессором Владимиром Убушаевым искали и продолжают искать документы в архивах. Они установили, что депортации проводились по общему сценарию, организовывались по одной схеме. Народы объявлялись изменниками Родины. В вину им вменялась деятельность «национальных» военных формирований, противодействие эвакуации, диверсионная работа в тылу и прочее-прочее.

Архивные источники свидетельствуют, что в 1943 году нарком внутренних дел СССР Леонтий Берия неоднократно докладывал Сталину о неблагонадежности калмыков. Главным аргументом был так называемый «Калмыцкий кавалерийский корпус», который создали немцы. Клеймо предательства было автоматически перенесено на весь народ.

За три дня до наступления 1944 года для калмыков закончилась старая, привычная жизнь. Пусть не мирная (ведь шла война), но на родной земле, без немцев (значительная часть калмыцкой территории с октября 1942 по январь 1943 годов была оккупирована фашистами). Указ Президиума Верховного Совета СССР, подписанный М. Калининым 27 декабря 1943 года гласит: «В период оккупации немецко-фашистскими захватчиками территории Калмыцкой АССР многие калмыки изменили Родине…». Из этого следовало: «всех калмыков […] переселить в другие районы СССР». Калмыцкая АССР была ликвидирована.

Людей свозили на железнодорожные станции, порой разлучая родственников, распределяли по вагонам товарных поездов. Большая часть территории ликвидированной республики вошла во вновь образованную Астраханскую область, остальные районы отошли соседям: Ростовской области и Ставропольскому краю.

ПРИНЯЛА СИБИРЬ И ЖИВЫХ, И МЕРТВЫХ

Почти месяц 93 тысячи спецвыселенцев из Калмыкии везли на восток, где царил непривычный для степняков мороз. Полуголодные люди ехали в страшной тесноте. Одни заболевали от холода, другие от стресса. Умирали десятками, сотнями. На остановках военные забирали мертвых. «Из открытой двери вагона я видел, как солдат по снегу за волосы волок труп старушки…».

Калмыков распределили в те местности, где нужна была рабочая сила: при хозяйствах, предприятиях Алтайского, Красноярского краев, Новосибирской, Омской, Томской, Тюменской областей, Казахстана, Таймырского национального округа. Все приезжие состояли на учете в комендатуре, каждый месяц надо было отмечаться. В это время с фронта были сняты мужчины-калмыки. Рядовых и сержантов отправили на строительство Широковской ГЭС в Пермской области – в Широклаг». Те, кто там выживал, возвращались, как из концлагеря, изможденными инвалидами. Офицеров отправляли в тыл вслед за семьями в Сибирь. Здесь они потеряли свой прежний статус и заслуги.

Часть семей по несколько лет жили в Сибири в сырых тесных землянках. Первое время голод заставлял есть даже падаль… Те, кто выжил, удивляются своему везению. Говорят, что дух поддерживала только надежда увидеть родную землю. Не все ее увидели. Ведь ждать этого пришлось долгие тринадцать лет. «Навечно в сибирской земле остались: моя мама, умершая в 42 года от простуды, мамин брат Мурза с женой Булгун, папин брат Мукабен с женой, их старший сын Тюрбя, трехлетняя дочь Света», – полны скорбного перечисления страницы памяти.

Но жизнь продолжалась даже в этих тяжелейших условиях. Помогали сибиряки. Калмыки с благодарностью говорят о местных жителях, которые поддерживали их, делились едой, относились по-доброму. Дети ссылки подрастали, обзаводились своими семьями, рожали ребятишек. «В 1949 году родился у нас первенец – Юра. Для калмыков это было большое событие. В нашем поселении он стал первым новорожденным. Пожилые люди, особенно старухи, истосковавшиеся по голосу младенца, приходили со словами: «Пришла услышать хотя бы плач ребенка»…

Нынешняя интеллигенция среднего поколения Калмыкии рождена в Сибири. Об этом воспоминания и ректора КГУ Германа Борликова, и декана агрофакультета КГУ Анатолия Арилова. Историк Владимир Убушаев был ребенком, когда высылали его с семьей (из 12 человек вернулось домой только четверо, в том числе и он).

Мечта калмыков осуществилась через несколько лет после смерти Сталина. В марте 1956 года были сняты ограничения прав. В феврале 1957 года был утвержден Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об образовании Калмыцкой автономной области в составе РСФСР». А в 1958 году Калмыкия была восстановлена как автономная республика.

Люди вернулись домой. Калмыкия до сих пор залечивает раны.

БЛЕСТЯЩИЕ ЧЕРТЯТА

В отсутствие хозяев из-за нерационального использования сельхозугодий земли деградировали и потеряли биологическую и экономическую продуктивность. А ведь кочевники знали, как их использовать, у них существовала продуманная система выпаса скота.

Калмыцкие виды скота были завезены в Прикаспийские степи в XVII веке. Предки калмыков (ойраты) тогда откочевали из Джунгарии – северо-западной территории Китая (нынешнего Синьцзян-Уйгурского района). Калмыцкие курдючные овцы, бактрианы – двугорбые верблюды, лошади хорошо приспособились к условиям сухих степей, полупустынь и пустынь.

Замена самого многочисленного скота – курдючной овцы мериносами привела к тому, что разрушился тонкий плодородный слой бывшего дна Каспийского моря. У мериносов острые копытца (у калмыцкой – плоские), иное строение шерсти. В жару, в поисках тени, и, замерзая в холод, они сбиваются в плотную группу. Когда идут, режут грунт почти как плуг.

В течение ХХ века поголовье скота в Калмыкии почти все время уменьшалось. Из 26 тысяч верблюдов (по данным 1909 года) к началу XXI века осталось всего 300 голов, численность лошадей уменьшилась с 83 тысяч до 9,6 тысяч. В начале века было 760 тысяч овец. В советские времена эта цифра достигала трех миллионов (к 1991 г.), но к концу века не осталось почти ничего… Причин много. Кроме депортации, сюда добавляются также скрещивание с культурными породами, которое началось в 1930-е годы, войны. Потом свою разрушительную лепту внесли и перестроечное время, и 1990-е годы.

Полномасштабная работа по восстановлению местных пород скота в республике связывается с именем профессора Морхаджи Нармаева, бывшего фронтовика. После возвращения из ссылки, в конце 1950-х годов, он организовал в Калмыкии НИИ мясного скотоводства. В 1970 году, когда был основан Калмыцкий госуниверситет, стал в нем заведующим кафедрой общей и частной зоотехнии. Умер в 1993 году. У него остались ученики, последователи. Среди них – декан агрофакультета КГУ Анатолий Арилов. Его брат, Юрий Арылов – тоже доктор наук, профессор, директор Государственного учреждения «Центр диких животных Республики Калмыкия». Занимается восстановлением сайгаков.

Возрождение калмыцких пород скота заявлено в Калмыкии как одна из задач государственного масштаба. хозяйств, которые занимаются этим, в республике сегодня несколько. В крупнейших из них содержится по три-семь тысяч голов КРС.

Аборигенные породы скота менее требовательны, неприхотливы, себестоимость мяса, молока, шерсти получается низкой. Анатолий Арилов говорит о рыночном рационализме: «Для природы и экономики Калмыкии максимум экологически чистой продукции при минимальных затратах труда и финансовых средств могут дать местные виды животных. Для нас кочевое животноводство выгодно». Так что восстановительные работы – не просто дань традициям.

ВЕРНУТЬ АБОРИГЕНОВ

Продолжая дело своего учителя, Анатолий Арилов обратил внимание еще на один вид домашних животных. Неотъемлемой частью хозяйства кочевников несколько веков была собака. Депортация калмыков привела к ее исчезновению. Без чабанов и их стад собака-пастух не выжила. Долгое время о ней не вспоминали. Напомнили… волки.

– Война в Чечне, неспокойная обстановка на всем Кавказе, – говорит биолог, – привели к тому, что волчьи стаи постепенно переместились в Прикаспийскую степь. Здесь серые хищники почувствовали себя хозяевами. Отстреливать их, как прежде, регулировать численность не получается. Нет средств на это. Волки рыщут стаями по шесть-семь штук, нападают на стада. За одну «ходку» могут вырезать до пятидесяти овец. Свирепствуют волки и в местности, где располагается «Улан-Толга».

Но ведь они и раньше были в степи. Как же чабаны защищали свои стада? Этот вопрос долгое время мучил Анатолия Нимеевича. Ответ профессор нашел во время экспедиции в 1998 году в Синьзянь-Уйгурский район Китая, на прародину калмыков. Местные жители, такие же кочевники, показали биологу средство от волков – собак. Они черного окраса с рыжими «бровями», бесстрашны и неприхотливы. Такие же псы были и у калмыков – «барг». Они охраняли стада в Калмыкии до 1943 года и выступали столь хорошим «противовесом» волкам, что все было естественно: собаки к себе особого внимания не требуют, и при этом дикие звери для людей и их хозяйств большой проблемы не составляют.

Барги составляли одну породную группу с монгольской («банхар») и тувинской («кадарчы ыът») овчарками. Поэтому при восстановлении калмыцкой породы решено было использовать эти родственные ресурсы.

В 2001 году из Монголии были вывезены два первых щенка. Через год они дали потомство. Налажено сотрудничество с московским питомником тувинских овчарок «Монгун-Тайга». Его научный руководитель – заместитель директора Института общей генетики РАН Илья Захаров приезжал в Калмыкию, осматривал собак. Между Москвой и Элистой состоялся обмен щенками. Сейчас в хозяйстве «Улан-Толга» бегают три отпрыска Мугура: один подросший пес, два малыша.

Все собаки здесь, кроме одной, черного окраса. Хотя они очень похожи, но все же есть некоторые различия. Я заметила, что шерсть у пары щенков выгодно отличается, она – блестящая.

– Это «тувинцы», – улыбается Анатолий Нимеевич. – Они ведь приехали из города, у них, как и у их матери, было специальное питание. Наше преимущество в другом. Условия у нас приближены к тем, в которых собаки находились веками. Щенки получают молоко с добавками. И вместе со взрослыми собаками находят себе пищу в степи: ловят сусликов. Так они сохраняют и развивают качества, которые в них заложены природой.

 

САБЛЕВИДНЫЕ КЛЫКИ

Во время кормежки я усердно фотографировала юных степняков, возвращенных в лоно природы. Не обращая ни на кого внимания, они жадно поглощали белую смесь. И не думали помогать фотосессии: вертелись, как хотели. А вылакав все молоко, махнули хвостиками и по-деловому затрусили черной цепочкой в степь. Им по пять месяцев, они растут, поэтому сейчас больше похожи на худых чертят.

Наши попытки заманить их обратно были безуспешны. Не обращая внимания на зазывное сюсюканье гостей, псы убежали от нас далеко по своим очень важным делам: надо оправиться, надо еще чем-нибудь закусить. Подбежали с любопытством только, когда мы начали рассматривать взрослых собак.

Щенки, даже в возрасте растущих юрких чертят, смотрятся в этом сезоне лучше больших псов. У взрослых в мае идет период линьки: шерсть висит клочьями.

– Мне нравятся тувинские овчарки, – делится своими впечатлениями Анатолий Нимеевич. – Они крупнее размерами. Хотелось бы наладить регулярный обмен щенками, мечтаю побывать в Туве. Обмен выгоден и нам, и вам, ведь это обогащает генофонд. Калмыцкие собаки мельче, они степные. И это не случайно. Такого же размера и волки. И те, и другие ведут почти одинаковый образ жизни. Поэтому наши собаки не боятся диких хищников, в отличие от больших «кавказцев», которых много было завезено с юга. Сейчас у нас всего девять овчарок. Вроде бы немного, капля в море, точнее – в степи. Но результат уже заметен: за три последних года ни одного нападения волков на поголовье УПХ «Улан-Толга» не было. На двух стоянках у нас содержатся овцы, коровы, лошади, верблюды.

В республике уже наслышаны о работе профессора Арилова. Очередь на щенков расписана на год вперед. Сам Анатолий Нимеевич рекомендует собак, прежде всего, животноводам, а не горожанам.

– Хлопотная работа? – спрашиваю его.

– Конечно, – отвечает он. – К примеру, уже находятся люди, которые под информационный шумок продают щенков дворняжек, обманывают покупателей. Я уже выступал в СМИ, поясняя, что настоящие овчарки есть только у нас. Ведь у них есть отличительные породные особенности. Среди заметных в любом возрасте – саблевидные клыки.

Надо дальше развивать наше хозяйство. Хорошо, университет помогает финансами. Ректор понимает важность работы. Мы вместе с ним и вывозили из Монголии первых собак. Старшее поколение помнит черных собак. Поэтому нас поддерживают в республике. Такое общественное одобрение важно. Ведь, кроме экономических расчетов, есть и просто желание патриотов вернуть то, что потеряно…

***

 

Возвращаясь из хозяйства, в машине мы разговаривали с Анатолием Нимеевичем о степи, о людях, о быте кочевников, о времени, истории, о схожести и отличиях в наших культурах.

Это была неофициальная часть поездки в республику. А официальная посвящалась 35-летию Калмыцкого госуниверситета – научно-образовательного центра Калмыкии, главного ее «предприятия», поставщика более семидесяти процентов кадров для республики. Ректоры, представители вузов Кабардино-Балкарии, Ростова, Волгограда, Ингушетии, Дагестана, Чечни, Бурятии, Якутии, других регионов России, а также журналисты были приглашены на юбилейный конгресс «Азия в Европе: взаимодействие цивилизаций». Можно было и здесь поговорить об общем и различном в культурах.

Но то, что роднит нас – тувинцев и калмыков – дух общности, появлялось как-то само собой в пути, при встречах.

В буддийском храме – хуруле «Геден Шеддуп Чойкорлинг», освященном Его Святейшеством Далай-ламой XIV, продавец в лавочке религиозных атрибутов обрадовалась, узнав, что я из Тувы. «У нас в прошлом году тоже были гости из Тувы, когда приезжал Его Святейшество», – сказала она, проникаясь симпатией и расцветая улыбкой.

На обратном пути из «Улан-Толги» в Элисту речь зашла о соседях, о Бурятии, о феномене ламы Итигелова. Буддийский мир имеет свою сенсацию: вот уже несколько лет извлеченное из погребения тело XII Пандидо Хамбо-ламы Даши-Доржо Итигелова продолжает оставаться без изменения 78 лет, не разлагается. Ученые ломают голову над загадкой нетленности тела. Оно хранится в Иволгинском дацане. Несколько дней в году паломники могут увидеть его, преклониться.

Анатолий Арилов очень обрадовался при произнесении имени этого ламы. «У вас есть данные банковского счета, на котором собираются деньги для храма Итигелова? Не могли бы вы мне переслать их? Давно хотел перечислить деньги в УланУдэ. Хоть немного, но все-таки надо. Давно решил. Не знал только номера счета. Ведь это наша вера, наше общее дело».

Во время концерта государственного ансамбля песни и танца «Тюльпан » со сцены концертного зала несколько раз звучало имя нашего хореографа, Заслуженного деятеля культуры Тувы Вячеслава Донгака, постановщика нескольких танцев коллектива.

На экскурсии мы посетили «Калмыцкий хотон». Это музей кочевой культуры под открытым небом. Гостям подавали кумыс, чай с молоком, принимали в юрте, показывали до боли знакомый быт кочевников. И степь калмыцкая, бескрайняя, пахла почти как родная земля. Она такая живая, такая ранимая…

Чимиза ДАРГЫН-ООЛ

Фото автора и из архива Калмыцкого госуниверситета

(«Центр Азии» № 25, 24 июня 2005 года)

Фото:

1. Ссыльные калмыки на Крайнем Севере. Фактория Обойная Хатангского района Таймырского национального округа. 1955 год.

2. Анатолий Арилов с монгольской овчаркой: «Это главное средство от волков!»

3. Три чертенка из древнего рода пастухов-волкодавов.