ПОВЕЗЛО МНЕ И РОДОМ, И ПЛЕМЕНЕМ

31 января 2007 года ей исполнилось бы пятьдесят пять. Но она так и осталась для нас юной художницей – Надя Рушева, яркая жизнь которой оборвалась в семнадцать лет. «На девяносто пятом году своей жизни я привык ничему не удивляться. Но – Надя Рушева! Откуда у этой девочки такое глубокое и изящное чутье художника?» – изумлялся писатель-пушкинист Арнольд Гессен.

Действительно, откуда берет свое начало талант Нади Рушевой? Где его истоки? Один из них, по линии матери, Натальи Дойдаловны Ажикмаа-Рушевой – у берегов Енисея, в центре Азии. Другой – по линии отца Николая Константиновича Рушева – в Тамбове, в самом центре России.

Об очень важном в жизни любого человека – его корнях, его родословной – мы беседуем в Москве с Натальей Дойдаловной в дни празднования ее восьмидесятилетия. Память ее удивительна – она хранит имена не только близких и дальних родственников, но и соседей по юртам из детства.

ТРИ СТЕЛЫ, УШ-КОЖЭЭ – МОЯ КОЛЫБЕЛЬ

– В народе говорят: «Родная земля – колыбель. Родные люди – покров». Наталья Дойдаловна, расскажите, пожалуйста, где берет свое начало ваша малая родина, кто ваши родные, из какого вы рода?

– Родина моих предков, моя колыбель – Уш-Кожээ (Три стелы) – это в местности Биче-Баян-Кол Пий-Хемского кожууна, на берегу реки Биче-Баян-Кол, впадающей в Енисей.

Я из рода салчак. Родителей не помню, говорят, что мне было два с половиной года, когда не стало моей матери, и меня растили моя старая бабушка Дундуулак и Балдып даайым (дядя по матери – прим. авт.).

Дядя Балдып был очень трудолюбивым, никогда не сидел без дела: то сено косил, то выращивал пшеницу, то ходил на охоту. Заготовив дрова, он продавал их в Кызыле, а на вырученные деньги покупал продукты и вещи первой необходимости. Иногда привозил сладости. Бабушка, угощая нас изюмом, говорила, что его привозят из жарких стран, и мы, дети, думали, что он так и растет. Когда в 1948 году, живя в Таджикистане, я рассказала об этом Николаю Константиновичу, он долго смеялся.

Сейчас, спустя многие годы, отчетливо помню озабоченное, суровое лицо дяди Балдыпа и навсегда запомнила, как он единственный раз улыбнулся, когда рассказывал нам о празднике Шагаа его юности: как он с друзьями играл, пировал. Видимо, ему в то время было хорошо. О своей жене дядя Балдып ничего не рассказывал, видимо, она умерла очень рано, и он остался с сыном.

В юрте бабушки нас было четверо детей – моя родная сестра Коргудар, двоюродная сестра Чысынмаа, сын дяди Балдыпа – Курбулдай и я.

С Курбулдаем мы почти одногодки, поэтому все время были вместе и, как все дети соседей, пасли овечек, телят, а иногда во время игры, забывшись, теряли их из виду. Курбулдай был непоседливым, озорным, очень подвижным, и этим отличался от сверстников.

Когда нам было семь или восемь лет, в Доге-Баары впервые увидели грузовую машину. А когда нас покатали, мы так радовались, как будто побывали в космосе, и постоянно вспоминали об этом случае.

Курбулдая я не видела с тех пор, как увезли меня в Кызыл. Встретились с ним только в 1955 году. Он специально приехал в Кызыл, чтобы повидаться со мной и с моей дочерью Надюшей. Был женат, имел детей, стал степенным. Ничего не осталось от того мальчика-шалуна, про которого говорили: он, как малек в воде.

МОЯ СВЕТЛАЯ БАБУШКА ДУНДУУЛАК

– Детские воспоминания являются самыми яркими, незабываемыми, они сопровождают человека всю жизнь. А какие из них очень дороги вам?

– Воспоминания, связанные с бабушкой Дундуулак. Она – самый дорогой для меня человек, самый светлый образ из моего детства. Помню, как ее старые, дряхлые руки ласкали меня, когда я, обидевшись на кого-то, плакала.

По вечерам дядя или бабушка рассказывали нам сказки или легенды, и когда мы с Комбулдаем засыпали, бабушка, укутывая нас, склонялась над нами и вдыхала запах наших волос (тувинцы, желая выказать нежность, раньше не целовали, а вдыхали запах волос или кожи – прим. авт.). Если по ночам я просила пить, она говорила: «Вот сейчас прибежит мышонок и принесет тебе водичку», – и я, ожидая мышонка, засыпала.

По утрам она выходила из юрты с пиалой со свежим чаем, и тос-караком (деревянный предмет с девятью углублениями-глазками – прим. авт.) кропила, благословляя землю, небо, призывала благополучие.

Говорят, только благодаря ей я осталась жива. Летом 1936 года я заболела. Помню, даже не могла ходить, только ползала по юрте, все думали, что из меня кижи болбас – «не будет человека», умру скоро. Только бабушка, несмотря ни на что, выходила меня с помощью отвара из лекарственных трав – это, кажется, был марьин корень. У моей бабушки Дундуулак были две дочери. Старшую дочь звали Билчит, это моя мама. А имени второй дочери бабушки Дундуулак, к сожалению, не помню: в детстве нас учили не называть старших по имени, просто говорили, что это твой родственник, и подсказывали, каким родственным словом обращаться, поэтому люди моего поколения, в основном, не знают имен своих старших родственников.

Об отце бабушка ничего не рассказывала, поэтому ничего о нем я не знаю. У моих родителей было пятеро детей. Это мой старший брат Седип, я его совсем не помню, он умер в молодости. Второй ребенок – сестра Кок. Это бабушка моего внучатого племянника Тайбына (Тайбын Салчакович Бадарчы сейчас – председатель сумона с. Сесерлиг Пий-Хемского кожууна – прим. авт.).

Третий ребенок – сестра Ошку-Саар. Она бабушка другого внучатого племянника Тимура (Тимур Кызыл-оолович Ховалыг – начальник юридического отдела Управления Россельхознадзора ­– прим. авт.). Ошку-Саар угбай (старшая сестра – прим. авт.) в 1937 году взяла меня к себе в Кызыл, когда не стало моей бабушки. Четвертой в семье моих родителей была сестра Коргудар, я – пятая, самая младшая. У сестры Коргудар была дочь, которая умерла в раннем детстве, в пять лет. И сама Коргудар покинула нас совсем молодой. Она работала на ферме дояркой. Однажды попала под дождь, сильно простудилась, после этого так и не оправилась.

ЮРТЫ МОЕГО ДЕТСТВА

– Наталья Дойдаловна, не только молодежь, но и многие люди среднего поколения не знают своих предков, а вы так хорошо помните многих из них. Расскажете, пожалуйста, о предках сегодняшних ваших и моих земляков – жителей села Сесерлиг. Кто они были, где они жили? И, может быть, с вашей помощью мы восстановим прервавшуюся связь поколений.

– Предки сегодняшних сесерлигцев из рода салчак жили в местностях Биче-Баян-Кол, Доге-Баары, Инек-Даш, Бугалыг-Бедик, Булук-Кыры (аржаан Кундустуг у нового моста), а маады и чооду – в Баян-Хеме, Кара-Суге, Калбак-Чыраа.

Из Тувы уехала в 1948 году, поэтому что-то уже подзабыла, но до сих пор хорошо помню многих людей старшего поколения из местности Биче-Баян-Кол, которые в радости и в горе жили бок о бок с моей бабушкой, делились горсточкой плиточного чая, которого было трудно достать.

В местечке Кызаа стояли две юрты. Это юрта дяди Одуш с тетей Севилбаа. У них были приемные дети: Чолдак-Лакпа, его сын Николай Салчакович Лакпа работал в Кызыле врачом, и Макар.

– У них было много коз. До сих пор помню, как они паслись на горе Эглип-Келген, издалека казалось, что на вершине горы разбросаны маленькие белые камешки.

– Да, во времена моего детства дядя Одуш и тетя Севилбаа были одними из зажиточных людей. У них было еще несколько коров.

Там же, в Кызаалыг, жил Улуг-Монге, его жена была из рода оюн, ээрбекская. Из детей помню Норжатпу, Норжунму, Айыы, Лагба. В верховье Кызаалыг жил Шимек ирей (дед – прим. авт.) из рода соян, переселенец. Был очень удалым, о нем говорили: кайгал. У Шимек ирей был табун лошадей. Помню, у него были дочери – Суукей, Кара-кыс и Дыгаа, последняя до 80-х годов работала на швейной фабрике.

– Наталья Дойдаловна, о нем помню даже я. Он всегда был в седле и в руке держал урук – шест с арканом для поимки лошадей. Часто бывал у моих дедушки с бабушкой. О нем говорили, что он очень отзывчивый человек, помогал многим.

– Да, он таким и был. А в местечке Эглип-Келген жил Курзук ирей с приемным сыном Хурен-оолом, который впоследствии стал мужем моей племянницы Каадыр-кыс. На другой стороне Эглип-Келгена жила семья Бичии-Монге. Его дети – Начын, Кара-кыс. И еще кто-то жил, сейчас не могу вспомнить, столько лет прошло, но хорошо помню, что там постоянно стояли три юрты. В Соок-Одеке жила Салзынмаа угбай с младшей сестрой Малчалмаа.

У горы Бай-Даг жили Аксак Сандый ирей и тетя Севилбаа. Тетя Севилбаа была очень статной женщиной. Дети Былчаа, Ларыйбан – от первого брака Севилбаа угбай, еще Кара-кыс, Долума, Биче-оол, Света… . Одна из дочерей этой семьи, Света, очень долго работала в Республиканском краеведческом музее «Алдан-Маадыр». В Улуг-Кузеге жил Норжат ирей. Его дети – Дактал, Билчей, Баазан, Чычатол, Лопсанай, Апын. С Лопсанай мы дружили с детства, она в 1954 году приехала из района с дочерью-малюткой в Кызыл, узнав о моем приезде с Надюшей. Там же жил монгол Шомбул ирей с дочерью Билчирмаа.

А еще в Улуг-Кузеге жила семья Дагаанза ирей. Они одними из первых построили дом, имели несколько лошадей. Дети – Дотпаа, Нончат, Дарыма. И вот теперь один из внуков Дагаанза ирей – Демир-оол Дотпаа – живет в местечке Уш-Кожээ, где раньше жили мои родные. В Кара-Суге жили моя старшая сестра Кок и Бадарчы честей (муж старшей сестры). У них, кроме юрты, был дом. Дети – Апын, Хандыжаа, Севээн, Барба, Каадыр-кыс, Доржукай. В детстве я нянчила Апын, она всегда, как привязанная, ходила за мной, и чтобы не отстать от подруг, мне приходилось таскать ее на спине. А она была крупной и крепкой, поэтому, ох, как было тяжело (смеется).

Там же жил Калчан хелин (ламский чин – прим. авт.), родной брат Аксак-Сандыя. У него не было своих детей, и он вырастил детей Аксак-Сандыя от первого брака – Чыдыгбай, Булгааш, Кашпык-Уруг.

На правом берегу Кара-Суга стояли четыре юрты. Это юрта Чурукай акый и Деспикей угбай. Их дети – Соян, Билчирмаа, Билчиир-оол. Вторая юрта – это юрта Сымыяа акый и Кимаа угбай. У них было много детей. Помню старших – Марата, Доржу, Марию… Сымыяа акый был хорошим плотником, одним из первых переехал в Сесерлиг, и многие первые дома построены им.

– И тетя Кимаа была мастерицей, помню, всегда что-то вышивала, особенно у нее хорошо получалась мягкая обувь для младенцев – бопук, и все женщины села обращались к ней, когда их дети начинали ходить. В Сесерлиге они одними из первых стали разводить огород и выращивать овощи.

– Да, это была трудолюбивая семья. А в третьей юрте жила Борбек кадай. Она принимала роды у рожениц, поэтому ее звали тудугжу. У нее были дочери Олзеймаа и Нюра угбай.

Твои же, Люба, дедушка с бабушкой – Дылбаа акый и Бурукей угбай – жили там же, поближе к реке, в Таа-Тене. У них было девять сыновей – Адыя, Конза, Окчаа, Бооп, Кара-оол, младших уж не помню и две дочери – Бичетей, Чазым. Твоя бабушка была маленькая светлолицая улыбчивая женщина. И когда ты улыбаешься, то напоминаешь ее. Она никогда не сидела без дела. А дедушка, наоборот, был широкоплечим высоким богатырем.

– Когда я была маленькой, зимой мужчины, в основном, носили шапки из овчины, а у дедушки была шапка из красной лисицы, поэтому издалека узнавала его и бежала навстречу или извещала бабушку. А бабушку невестки вспоминают только хорошим, говорят, что ни разу не услышали от нее плохого слова в свой адрес: она ненавязчиво учила их ведению хозяйства.

– Да и по характеру она была очень спокойной. А из детей очень хорошо помню старших, а вот младших уже забыла.

– Мой отец рассказывал о том, как вы, приехав на каникулы к тете Матпа, вашей двоюродной сестре, брали его с собой и репетировали на лужайке, и он, шестилетний мальчик, был одним из первых благодарных зрителей вашего танцевального искусства. Говорил, что было так красиво и интересно!

– Да?! А я совсем забыла об этом. Надо же! Во время последней поездки на родину в 2004 году я так и не смогла поговорить со многими, и с твоими родителями встретилась только в театре. А в многолюдном месте не поговоришь толком. Вот бы сейчас поговорить с ними.

– Конечно, жалко, что времени было так мало. Да и народу тогда было очень много. Помните Галину Сундуй? Она говорила, что даже в квартире тети Шуры (Александра Салчаковна дочь двоюродного брата Натальи Дойдаловны, работала министром торговли Тувинской АССР – прим.авт.) не смогла с вами поговорить. Хотела вас познакомить со своей дочерью, но гостей, пожелавших встретиться с вами, было столько, что ей стало неудобно.

– Да-а, а теперь, когда еще встретимся... Так о ком же еще не рассказала? А, так вот в Сарыг-Сигене стояли юрты Улуг Логул и Баакай угбай. У них была приемная дочь Чажытмаа, ее дочь Долаана была ровесницей моей Надюши, и когда мы приезжали на родину, они играли. А потом Долаана стала женой моего племянника Доржу.

Вторая юрта – Бичии Логул и Олзеймаа угбай, дочери Борбак кадая, у них тоже был деревянный дом. Дети – Бак-кыс, Торан. Там же жил Чамзоо акый, он имел ламский чин хелин. Первой женой была Кара, а вторую звали Тамара. Чамзоо акый – отец твоего дяди Ивана Салчака, заслуженного художника Тувинской АССР. У них, кроме Ивана, были дети Арапчын, Дываа, Макар.

– Говорят, что дед Чамзоо и Булаган, родной брат дедушки Дылбаа, были одними из сильнейших людей того времени, прославленными борцами не только сумона, но и республики. В детстве мой отец показывал мне камень, который дед Чамзоо перетащил от подножия горы до ее вершины, и с тех пор эту местность называют Даш-Оваа.

– Тебе надо обязательно когда-нибудь показать этот камень внуку дяди Чамзоо – Эресу. Он-то уж, наверное, не знает об этом.

А в местечке Доргун жил Чылбас ирей, жену звали Адыя. У них была дочь Долума, которая, окончив краткосрочные курсы, работала учителем в Сесерлигской начальной школе, с ней мы дружили в сороковые годы. Там же жили Сарыг ирей и Анайбан угбай. Дети – Венгр и Хапы. В верховье Хову-Аксы, поближе к Ооругу, жила семья Чинаревых. У них была пасека, огород с плетеной оградой, мельница и пастбище. Из детей помню Раю и Валю. Чинарев был очень добродушным. Бывало, мы иногда залезали к ним в огород за морковкой. Чинарев нас называл Балдып балан (дети Балдыпа – прим. авт.). Многие мужчины из соседних юрт подрабатывали у него.

В Ооруге жила Суур шуваганчы (старушка – прим. авт.). Жила одна, детей не имела, у нее было много овец, и все синеватые. Ей помогала Седип, родная сестра моего старшего зятя Бадарчы. Помню, Суур шуваганчы много курила, всегда держала курительную трубку. Вот так мы жили в Биче-Баян-Коле. Если я кого-то не упомянула, пусть меня простят потомки. Столько лет прошло, я значительную часть жизни прожила в отрыве от них, поэтому многое позабылось. А вот вам, пока есть люди нашего поколения, надо расспрашивать и записывать, надо создать летопись своего села, и за это вам будет благодарно будущее поколение. Пока у меня была возможность и силы, ездила в Туву, бывала в родных местах. А теперь вот сижу и тешу себя воспоминаниями.

Где бы ни была, всегда вспоминаю Уш-Кожээ из Биче-Баян-Кола. Нет роднее этого места, иногда даже кажется, что я ощущаю запах его трав, вкус воды нашей реки. Как сейчас вижу черные юрты, которые, как выкрашенные бараньи косточки – астрагалы для игры в кажык-бабки лежат на войлочном коврике тут и там. В детстве мне так хотелось, чтобы они издалека виднелись белыми, как у зажиточных людей.

Закрываю глаза и вижу их – юрты моего детства.

В ДЕТСТВЕ ВРЕМЯ КАЗАЛОСЬ БЕСКОНЕЧНЫМ

– Наталья Дойдаловна, а когда вы покинули родную юрту?

– В десять лет, когда пошла в школу. Из-за болезни я не смогла начать учебу раньше.

Сначала училась в школе деревни Даспы-Аксы, жила там в интернате. Это было моей первой разлукой с родной юртой, с бабушкой, и, конечно, первое время было тяжело. А когда не стало бабушки, меня взяла к себе Ошку-Саар угбай, и я стала учиться в городе – в Кызыльской объединенной школе.

Школа располагалась в двухэтажном деревянном здании. Учились на первом этаже, а жили на втором. А в шестом или седьмом классе начали учиться в новом здании (сейчас это школа №2), так как старый корпус сгорел. Из педагогов помню учителя начальных классов Таисию башкы – в наше время так вежливо обращались к учителям, она в одном классе учила учеников сразу двух классов, тогда были малокомплектные классы. Овус башкы преподавал историю. Он был всегда опрятно одет. В 1972 или 1973 году он был у нас в гостях в Москве. Вместе с Николаем Константиновичем посетили Красную площадь, побывали во многих исторических местах.

– А кто были ваши школьные друзья? Чем вы занимались, что интересовало подростков вашего поколения?

– В школьные годы я дружила с Лопсанай, Кашпык, Долумой, Янданмаа, Нанзалмаа, Кок. Позже подружилась с Зоей. Она была лучшей ученицей школы, сейчас это Зоя Борандаевна Чадамба, одна из первых ученых Тувы. В детстве время казалось бесконечным. Жили интересно, не было скучно. Женщины после утренней или вечерней дойки коров обучались письму. Все, кто интересовался музыкой, учился играть на мандолине, балалайке или на гармошке.

Летом было столько работы, что даже дети не оставались без дела – стрижка и купание овец, заготовка войлока, сенокос. А как интересно проводили Наадым! В Кара-Суге, сейчас это часть Кызыла – район зверофермы на правом берегу Енисея, организовывали павильоны по отраслям: медицина, образование, сельское хозяйство. Араты продавали свою продукцию. Проводились различные соревнования, но больше всех привлекали скачки и борьба хуреш.

Помню, с каким трепетом мы ждали этого праздника, каждый заранее думал, как оденется, а выбор-то был скудный. Заранее договаривались с взрослыми, кто посадит верхом позади себя, чтобы доехать до Кара-Суга. Но началась Великая Отечественная война, и наша жизнь резко переменилась. Мы, дети, сразу повзрослели как-то. Клич военного времени: «Все для фронта! Все для победы» – был святым для всех: и стариков, и детей. Каждый старался каким-то образом внести свою лепту для победы. И мы, ученики объединенной школы г. Кызыла, с июня 1941 года работали на заготовке дров в тайге, затем помогали в подготовке начальной школы села Сесерлиг к учебному году: девушки белили классы, парни ремонтировали парты.

Многие из нас тогда остались работать в Сесерлиге, не вернулись в Кызыл для продолжения учебы. Я тоже осталась. Зимой помогали школьному повару тете Черликпен пилить дрова, топить печь, таскать воду, месить тесто. Многие девушки наравне с взрослыми женщинами шили, вязали варежки, носки. Жизнь села и начальной школы кипела – из районного центра приезжали культработники: читали лекции, вели агитационную работу и обучали новым военным песням, после них многим из нас хотелось на фронт. Из Кызыла постоянно приезжали ополченцы и на окраинах села проходили военную подготовку, готовились к отправке на фронт.

В селе была создана ревсомольская ячейка, члены которой после собраний разучивали новые песни, подвижные игры, а затем под балалайку и мандолину танцевали. Хотя время было военное, люди умели и работать, и веселиться. В то время обычно танцевали вальс, краковяк, плясовую.

– Наталья Дойдаловна, а как ваше имя стало вашей фамилией?

– В 1944 году, когда ТНР вошла в состав СССР, началась паспортизация. Нас собрали в большом зале театра и, толком ничего не разъяснив, сказали, что по документу у каждого из нас должны быть имя, отчество и фамилия. В группе у многих были одинаковые фамилии – по названию рода, а нам сказали, что не все должны иметь одну и ту же фамилию. И вот я для себя выбрала новое имя – Наташа, в то время многим давали русские имена, а имя Ажикмаа стало фамилией, вместо Салчак.

КАК ЛИШИЛАСЬ СВОИХ ПЕРВЫХ В ЖИЗНИ ТУФЕЛЬ

– В жизни любого человека бывают забавные истории, и в вашей жизни они были, я знаю об одной из них с предысторией, не расскажете ли еще раз?

– У меня была двоюродная сестра Чысынмаа, мы привыкли называть ее тетя Рая, которая сыграла большую роль в моей жизни. Она и моя родная сестра Коргудар были эжешкилер – подругами.

Чысынмаа угбай – человек добрейшей души, она была мне не просто сестрой, а другом, и до конца своей жизни поддерживала меня. В молодости она работала в первой типографии Тувы, в 1941 году вышла замуж за писателя Олега Карламовича Сагаан-оола. Благодаря семье Чысынмаа угбай, я приобщилась к миру искусства, знала многих артистов, писателей, читала их произведения. В годы учебы в театральном училище (при муздрамтеатре в 1942 году открыли училище – прим. авт.) я жила у них. В то время писатели жили в доме по улице Красноармейской.

Из писателей особенно запомнила Степана Агбановича Сарыг-оола. Он выделялся своим веселым нравом, разговорчивостью, со мной всегда в шутку здоровался: «Ну, как у тебя дела, угбай?» Мы его называли Сарыг-оол башкы, он был одним из интереснейших людей, поддерживал тесную связь с училищем, помогал в постановке пьес, принимал экзамены. В детстве у меня был один курьезный случай, связанный со Степаном Сарыг-оолом. Впервые в жизни тетя Рая купила мне белые туфли на каблуках. Они были такие красивые, в то время редко кто из моих ровесниц имел такие туфли.

Как-то я пошла в них за водой, а колодец стоял за забором, чтобы не испачкаться, сняла их и оставила на сухом месте. В это время подошел писатель Сарыг-оол и, как всегда в шутку, поздоровался со мной, помог набрать воды. Я, взяв свои ведра, от смущения забыла о туфлях, вспомнила о них только дома, а когда вернулась, их уже не было, да-а! (задорно смеется).

ДЕВУШКАМ – ХИТОНЫ, ПАРНЯМ – ТРУСЫ

– Как вы пришли в мир балета и стали одной из зачинательниц танцевального искусства Тувы?

– В мае 1942 года вернулась в Кызыл, к Чысынмаа угбай, а с осени начала учиться в 7 классе школы № 2.

В сентябре с подругами Нанзалмаа, Яндаймаа и Кок увидели объявление о наборе в цирковую группу Владимира Оскал-оола. Недолго думая, пошли сдавать экзамены. Нас приняли с испытательным сроком до декабря, мы не ожидали этого, но были очень рады. Через полтора месяца учебы в цирковой группе я поняла, что мне это не осилить – и руки были слабыми, да и физическая подготовка была не та.

В это же время при муздрамтеатре организовывалось театральное училище со специальностями «Хоровое пение», «Оркестр народных инструментов» и «Хореография». Танцевать любила я всегда, поэтому решила попробовать поступить в балетную группу. Приезд балетмейстера задерживался, поэтому все с волнением ждали его. Анатолий Васильевич Шатин приехал 2 января 1943 года, на следующий день пришел в театр. Наша первая встреча с ним была незабываемой, навсегда остались в памяти большой, светлый класс и образ дорогого учителя.

Во время набора в балетную группу проверяли гибкость, умение держать осанку, музыкальный слух. И вот наши волнения уже позади, девушкам сшили хитоны, а парням выдали майки и трусы. Время было военное, поэтому о пуантах даже не мечтали и занимались босиком или в носках.

Вот так сбылась моя детская мечта: в 11-12 лет бегала в театр, смотрела на наших артистов завороженными глазами и мечтала попасть на сцену. Наша жизнь не ограничивалась учебой, в свободное время участвовали в сборе вещей для фронта, зашивали посылки. Каждой осенью нас отправляли на сельскохозяйственные работы – собирали колосья, вязали снопы. А 1945 году мы окончили училище и остались работать в театре. Осенью этого же года в наш театр из Москвы приехал новый художник-постановщик Николай Рушев.

ЖИЗНЬ МОЯ – РАДОСТЬ МОЯ, ПЕЧАЛЬ МОЯ

– Наталья Дойдаловна, о том, как вы познакомились в Кызыле с Николаем Рушевым и как встретили вас в Москве его родные, мы знаем из прежних публикаций и из книги «Судьба матери» Екатерины Тановой. Интересно, а как складывалась ваша семейная жизнь с Николаем Константиновичем?

– Я была вполне счастлива в семейной жизни. Николай был очень внимательным, сердиться совсем не умел, а если даже обижался, то быстро отходил. Это я могла дуться целыми днями. Мне было с ним очень интересно, он прекрасно разбирался в музыке, играл на пианино, благодаря ему я научилась слушать классическую и джазовую музыку, не пропускала новых постановок балета. Николай заинтересовал меня и творчеством известных русских и зарубежных художников, постоянно водил на выставки. Он умел увлекать людей. Очень любил Восток. Любил путешествовать, много рассказывал о путешественниках, исследователях Центральной Азии, Пржевальском и Козлове. А о Николае Рерихе мог говорить часами. Мы жили очень счастливо, пока не стало нашей Надюши.

Я прожила с Николаем Константиновичем 29 лет. Из них последние шесть лет были самыми тяжелыми для нас. В первое время каждый день ходили на Покровское кладбище, подолгу сидели возле могилки дочери. Николая и Надюшу связывали не только родственные узы, но и духовные. Он не смирился со смертью дочери, пережил ее только на шесть лет, умер от рака, хотя никаких признаков и показаний не было, тувинцы говорят сагыштан аарыыр (сильно переживал, скорбел – прим. авт.) и, скорее всего, его подкосила смерть Надюши. Это был второй тяжелый удар в моей жизни. Теперь даже не могу сказать, как я все это выдержала.

Наверное, выжила только из-за того, что с головой погрузилась в заботу о рисунках дочери, раньше этим целиком занимался Николай. Самых дорогих для меня людей не было рядом, но они помогли мне выстоять и жить, продолжая пропагандировать их творчество. А это – выставки, связи с музеями, разбор архивных материалов, передача работ дочери и мужа музеям страны, музей Нади в ее школе.

– Наталья Дойдаловна, извините, пожалуйста, за деликатный вопрос, но почему Надюша была единственным ребенком в вашей семье?

– Мы с Николаем хотели не одного ребенка. До Надюши могли бы быть двое, но сложилось так, как сложилось… Когда я рожала Надюшу, роды проходили тяжело: поднималось давление, Николай даже подписал согласие на кесерово сечение, но ребенок, без вмешательства врачей, слава Богу, родился благополучно. Надюша – для нас долгожданный и желанный ребенок. Бог его знает, как бы все сложилось, если б не эта болезнь, которая никогда себя не проявляла. Конечно, как любая мать, я хотела, чтобы дочь окончила вуз, вышла замуж, родила детей. …Но несмотря ни на что, я рада, что я состоялась как мать и, что у меня был такой талантливый ребенок.

– А кто вашей дочери дал имя Надя?

– Когда я родила нашу дочку, Николай прислал записку со словами: «Поздравляю, это наша Надя – Надежда». А монгольский ученый Ринчен Бямбын, человек очень одаренный, мудрый, его в 30-е годы репрессировали, поздравляя нас с рождением дочери, сказал, что Надя по-монгольски будет Найдан – вечно живущая.

– В детстве все дети рисуют, но как вы заметили, что это не просто детская забава, а дар?

– Это все Николай Константинович. Это он в свое время сумел разглядеть удивительный дар дочери. И делал все, чтобы развить эстетический и художественный вкусы Нади: водил по музеям и выставкам, знакомил с творчеством художников разных школ, консультировался в мастерской Василия Ватагина, следил за ее художественным вкусом, подбирал литературу. С детства читал ей русские, тувинские и других народов сказки, мифы Древней Греции. Николай связывал с дочерью большие надежды и хотел, чтобы в ней реализовалось все, чего он не достиг как художник.

Николай был очень общительным, к нему люди тянулись. Среди друзей и знакомых Николая были не только художники, но и писатели, искусствоведы, сотрудники музеев, артисты, ученые, поэтому Надя, оказавшись с детства в этой среде, все впитывала как промокашка, и это, конечно, сыграло немаловажную роль в ее творческом развитии. Нашей Наде везло на хороших, отзывчивых людей, которые поддерживали ее своим радушием. Это действительный член Академии художеств СССР, художник-анималист Василий Ватагин, педагог изостудии Дворца пионеров Людмила Магицская, искусствоведы Алексей Свирин и Наталья Демина, писатели Борис Полевой и Лев Кассиль, этот список можно продолжить.

ОТЕЦ И МАТЬ

– Наталья Дойдаловна, расскажите, пожалуйста, о родных вашего мужа Николая Константиновича Рушева.

– Отец Николая – Константин Николаевич Рушев. Он был оперным певцом – тенором: исполнял партию Ленского в «Евгении Онегине», работал в театрах Куйбышева, Бугуруслана, Белоомута. Очень много гастролировал, побывал в Нижнем Новгороде, Новосибирске. Работал деканом в Московской консерватории, умер в 1962 году, когда Надюше было девять лет. Он обожал ее, души в ней не чаял.

Мать Николая Константиновича – Клавдия Алексеевна Рушева, в девичестве Лебедева. Она пианистка, преподавала в музыкальной школе. Я ее не застала, она умерла в 1945 году от туберкулеза – время было военное, все жили впроголодь, в квартирах было холодно, часто простужались.

В семье Рушевых было трое детей. Николай был старшим, вторая – Ляля (так ласково называли в семье Елену – прим. авт.) и третья – Татьяна. Ляля училась в авиационном институте, трагически погибла в начале 40-х годов. Младшая сестра Татьяна – кандидат филологических наук, преподавала иностранный язык. После окончания института по распределению работала в Минске, заведовала кафедрой иностранных языков, в настоящее время живет в Америке у детей. Живут они хорошо, но скучают по России.

А Николай после окончания школы поступил в Московский текстильный институт на художественный факультет по специальности «Театральный художник». Но война прервала учебу. В 1941-1943 годах работал художником-постановщиком в театре города Бугуруслана Оренбургской области, куда семья Рушевых была эвакуирована. А 1945 году Министерством культуры был командирован в Туву в качестве художника-постановщика Тувинского областного театра. Николай как художник-постановщик работал также и в Малом театре, в Русском драматическом театре Сталинобада (Душанбе), в Государственном театре оперы и балета Улан-Батора. А после стажировки в Большом театре – на Центральном телевидении СССР.

– А предки Николая Константиновича – кем они были?

– Об этом ты лучше поговори с Зоей Анатольевной, двоюродной сестрой Николая Константиновича по матери.

КОРНИ НИКОЛАЯ РУШЕВА

И вот я в гостях у Зои Анатольевны Грандберг, доцента кафедры политэкономии экономического факультета МГУ имени М.Ю. Ломоносова. Светлые комнаты, блещущие чистотой и порядком, большая часть зала занята шкафами с книгами. С первой минуты разговора Зоя Анатольевна, человек незаурядного интеллекта, располагает к себе. Она живо интересуется всем, очень энергична, доброжелательна, отзывчива.

– Зоя Анатольевна, расскажите, пожалуйста, о предках вашего рода.

– Наши предки – исконно русские люди, они из самого центра России – Липецкой области. Дедушка Николая по матери – Алексей Васильевич Лебедев – учитель. Когда он работал в Тамбове, ему присвоили звание «Потомственный почетный гражданин города Тамбова», как одному из лучших учителей того времени. Из внуков застал только Николая, умер 1928 году от заболевания крови.

В жизни Алексея Васильевича был исторический случай, связанный с писателем Львом Толстым. Алексей Васильевич дружил с начальником станции Астафьево. Когда писателя на этой железнодорожной станции сняли с поезда из-за его болезни, дедушка Николая Рушева был там. И он дежурил около больного Льва Толстого в последние часы его жизни, а когда писатель стал отходить в иной мир, закрыл его глаза. Об этом он написал в своих воспоминаниях, которые сохранились в семье. Бабушка – Мария Ивановна Лебедева (в девичестве Сперанская). У нее было два брата, один из которых, священник, послужил прототипом образа Христа, когда художник Василий Поленов работал над картиной «Христос и грешница». Брату нашей бабушки тогда было 33 года – возраст Христа.

Николай прекрасно играл на пианино, все время рисовал, хотя нигде специально этому не учился. По окончании школы поступил в текстильный институт на художественный факультет. По характеру Николай был мягким, сентиментальным, преданным и любящим. Он был семейным человеком. Постоянно писал письма родным и близким, по праздникам отправлял поздравительные открытки. Бабушка с дедушкой ласково его называли «Наш Почетник», из-за того, что он относился к ним с глубоким почтением и любовью. Николай был очень привязан к матери. Он вспоминал, что в день кончины матери ничто не предвещало плохого, поэтому он, как всегда, пошел на работу, а когда стоял на остановке, поджидая автобус, его вдруг потянуло домой, и на душе стало так тревожно, что сразу побежал домой – мать умерла на его руках. К сестрам относился очень нежно, каждая из них чем-то была похожа на мать и напоминала ее.

Его родители – Константин Николаевич и Клавдия Алексеевна – часто гастролировали. Когда они уезжали, Николай оставался дома за старшего. Мать Николая боготворила супруга, была поклонницей его творчества, и как музыкант, сделала многое, чтобы муж состоялся как оперный певец.

Николай оказал большое влияние на двоюродных братьев – Карцевых. Таскал их по выставкам и музеям. Алексей – врач по профессии, прекрасно разбирался в изобразительном искусстве, душой прикипел к нему. А Владимир – архитектор, проектировал памятник-надгробие Нади и Николая Рушевых, с изображением ее рисунка – кентавренка. Он говорил, что ему не трудно было выбирать профессию, так как Николай помог ему определиться. Николай очень любил древнерусское искусство, по фрагментам узнавал картины, считал своим учителем искусствоведа Алексея Свирина, который открыл ему красоту этого мира.

– Когда, в начале шестидесятых годов Рушевы приезжали к нам в село Сесерлиг, я была совсем маленькой, еще в школу не ходила, но на всю жизни запомнила Николая Константиновича, как самого высокого человека в моей жизни.

– Николай с юности любил путешествовать, исколесил все города средней Руси: Суздаль, Владимир, Углич. Побывал во многих монастырях, которые были для него «родными могилами». У него был особый дар рассказчика: казалось, что ты вместе с ним присутствуешь в тех местах.

Все люди, с которыми он работал или сталкивался когда-либо, относились к Николаю с уважением. У него была какая-то притягательная сила. Дмитрий Лихачев, Елена Булгакова, Лев Кассиль, Борис Полевой и другие знаменитые люди общались с ним на равных, были благодарны за то, что он приобщил их к искусству Нади. А после смерти Нади они поддерживали Николая. Николай Константинович очень нежно относился к Наталье Дойдаловне. Я не представляю его разговаривающим с ней на повышенных тонах. Если Николай Константинович открыто восхищался работами дочери, то она как человек сдержанный, как-то приостанавливала его, боялась избаловать дочь. Наталья Дойдаловна – человек аккуратный, добросовестный, у нее всегда идеальный порядок, а как она вкусно готовит! В этой атмосфере росла Надя. Представляете, какое влияние оказывал на нее Николай, если под его обаяние попадали даже взрослые. Для Николая Константиновича и Натальи Дойдаловны смерть дочери была тяжелым ударом, не приведи кому-либо пережить такое горе. Их жизнь как бы раскололась на «до…» и «после…».

Николай Константинович полностью отдался пропаганде творческого наследия дочери, организовывая выставки по всему Советскому Союзу и за рубежом. Он этим как бы продолжил жизнь дочери Нади. А потом за это дело взялась Наталья Дойдаловна. Она систематизировала материалы, привела их в порядок. Ей помогали одноклассники Нади Наташа Миронова, Наташа Маслова… Наталья Дойдаловна понимает: как бы трудно ни было, без нее все пропадет, весь тот бесценный архив, который не попал в музеи, а хранится в ее московской квартире. Я не представляю, что бы было, если бы не она.

Удивительно переплелись судьбы Николая и Наташи, и соединение их кровей высекло такой талант как Надя. Маленькая двухкомнатная квартира Натальи Ажикмаа-Рушевой напоминает музей, но особый, в котором царит семейная атмосфера духовности, взаимной любви и уважения, искренности и тепла.

Эта атмосфера формировала Надю не только как талантливого художника, но и как человека, очень открытого, отзывчивого, готового «гореть дотла самому», жизненным девизом которого были слова: «Нельзя – только для себя!» «Повезло мне и родом, и племенем…» – эти строчки поэта Роберта Рождественского, запавшие мне в душу, раскрывают самую суть этой удивительной семьи, в истоках которых – внутренняя интеллигентность, огромная духовность, умение уважать и любить друг друга.

Действительно, повезло им и родом, и племенем, яркой звездой которого стала Надя Рушева – девочка, истоки таланта которой – в самом центре Азии и центре России.