Странник в пространстве и времени

Примчавшись в Туву за возлюбленной, он нашел здесь новую любовь, которая не имеет конкуренток уже девятнадцать лет подряд.

Человек со звучным именем Анджей и блестящей фамилией Иконников-Галицкий и профессию имеет необычную.

Точнее, не имеет никакой определенной профессии.

Если собрать все его многочисленные ипостаси в одну, то он просто странник в пространстве и времени.

Вслед за возлюбленной

– Анджей Анджеевич, сколько лет вашей дружбе с Тувой?

– Девятнадцать. Впервые в Туве оказался в 1990 году – в археологической экспедиции Константина Чугунова – на Вавилинском 3атоне, близ Кызыла. Костя первый раз тогда самостоятельно копал.

По молодости лет не обошлось без лирических мотивов: прямо скажу – в экспедицию помчался за любимой девушкой.

Тогдашняя моя возлюбленная – не археолог, ездила просто из интереса к экспедиционной жизни и любви к Туве, как, впрочем, многие участники затонской экспедиции.

Примчался, как сумасшедший. До этого не путешествовал почти никуда и никогда, сиднем сидел в Ленинграде. Домашний был мальчик.

Пробыл здесь месяц. Понял, что такое археологическая работа: на жаре, лопата, кайло, тачка. Это, что называется, зацепило. И Тува сразу как-то зацепила.

В тот первый раз мало где смог побывать, но все же – Уюкская долина, Черби, устье Уюка, по Каа-Хему вверх. На следующий год понял, что мне хочется приехать снова. Уже официально оформился рабочим в ту же экспедицию.

И с тех пор в Туву – каждый год, только три года пропустил: 1998, 1999 и 2000.

– И Тува ни разу не обманула?

– В смысле впечатлений и приключений не обманывала никогда. Столько лет приезжаю в Туву, и ни разу не было скучно. Обязательно что-нибудь произойдет!

Самое яркое, что было – это две поездки в Монгун-Тайгу. Когда попадаешь на гребень, с которого открывается вид на озеро Хиндиктиг-Холь – понимаешь, что меняются все масштабы и представления о большом и малом в мире.

Это сопоставимо со вторым сильным впечатлением моей жизни – в Константинополе, с куполом Святой Софии Константинопольской.

Входишь под него – и в тебе меняются все ориентиры, все представления о большом и малом, нужном и ненужном, великом и ничтожном.

И то же самое происходит в Монгун-Тайге.

Марсианская Монгун-Тайга

– Вы так влюбились в Монгун-Тайгинский район Тувы, что посвятили ему целый сборник стихов «Дорога в Монгун-Тайгу», вышедший в Санкт-Петербурге в этом году. А можете об этой дороге рассказать в прозе?

– Конечно. Летом 2008 года мы ехали через Монгун-Тайгу на Алтай – там наша археологическая экспедиция работала. Ехали вчетвером: Константин Чугунов, фотомастер Стас Шапиро, наш водитель и друг Юрий Пищиков и я.

Свернули от Чадана на Хандагайты: кругом роскошная тайга, лиственница, кедр. Там нас прихватило снегом – 7 июля, на Ивана Купала.

После перевала Хондергей свернули направо – в Овюр. Там уже совершено другой ландшафт: тайга отступает, редкие лиственницы растут, в основном, по северным склонам. А дальше – Саглынская долина с огромными темно-зелеными, безлесными, как будто гладкими откосами гор. Далее – долины Арзайты, Барлыка, красивые каждая по-своему.

И вот – Монгун-Тайгинское нагорье. Это совершенно потрясающий ландштафт. Абсолютное безлюдье. Горная тундра и альпийские луга.

В этот раз мы поехали по дороге на Кызыл-Хая, вдоль самой госграницы. Километров семьдесят – ни одной юрты. Ни одного человека не встретили.

Безжизненный пейзаж, который все больше становится лунно-марсианским. А над ним – ледяной купол Монгун-Тайги. Иссиня черные склоны, на вершине снег. А выше – тучи носятся. Снег из них сыплется.

От Кызыл-Хая дорога идет в узком ущелье то по одному, то по другому берегу Моген-Бурена. И выходит на плато. Снова безграничные просторы, окаймленные хребтами. Озера, где птицы гнездятся.

Дальше – на перевал Бугузун. Это самое трудное место: заболоченная горная тундра, а под тундровой растительностью – огромные валуны. Тут можно и сковырнуться, и машину посадить. Только мастерство Юрия Семеновича Пищикова нас спасло.

Дорога, если это можно назвать дорогой, сильно разъезжена: местные жители из Кызыл-Хая ездят в магазины на Алтай – в Кош-Агач. Потому что ближе нет. Утром уехал, к вечеру, если повезло, вернулся.

А еще там были грифы, настолько огромные птицы, что издали их можно принять за сарлыков.

Выйти из состояния обывателя

– Все время удивляюсь вашей многогранности, Анджей Анджеевич. Кто вы: журналист, археолог, писатель, поэт, путешественник? Ваше самоназвание?

– Не знаю. Самоназвания у меня нет.

Журналистом себя назвать не могу: просто время от времени пишу для разных изданий. Впрочем, работал и в штате: в девяностых годах – спецкором московского журнала «Новая Россия», пока он не приказал долго жить.

Посылали в разные поездки. Вызывает главный редактор и говорит: «Мы тут в Москве сидим и ничего не видим дальше Садового кольца. Что в России происходит – никто не знает. Вот – Поволжье, вот деньги, поезжай, куда хочешь».

Большую часть Поволжья тогда проехал. Многое увиделось по-новому. Например, попал в глухую деревню, пожил там и понял: деревня умирает, но уже не первую тысячу лет и будет умирать еще столько же. Ничего, живет!

К археологам тоже не могу себя причислить: нет специального образования. И не скажу, что безумно люблю эту науку. Мне интересна не техническая ее сторона, а познавательная: те открытия прошлого и настоящего, которые удается сделать, прикоснувшись к археологическим памятникам.

Можно, конечно прочитать книжку о том, как люди жили когда-то. Можно сходить в музей, посмотреть вещи, извлеченные из раскопов. Но точно могу сказать: если ты не взял вещь в руки, не подержал, ты не получил от нее огромного количества информации. А в археологической экспедиции ты непосредственно прикасаешься к тому, что было много лет тому назад.

Вот Аржаан-2 – потрясающий памятник. Там все было обнаружено археологами в том же виде, в каком было создано и положено в могилы 2700 лет тому назад.

Прикасаешься к бревнам срубов, берешь в руки золотой котелочек, который висел на поясе погребенного царя, и в пальцах, в коже возникает какое-то глубокое соприкосновение с материалом. Куда более глубокое, чем при чтении или рассматривании.

В этом отношении археология и путешествия много дают для того, чтобы выйти из состояния обывателя.

– Вы знаете способ выхода из состояния обывателя, лишенного общественного кругозора и живущего только мелкими личными интересами?

– Думаю, что знаю. Ведь кто такой обыватель? Это человек, который уверен: везде и всегда все так же, как здесь и сейчас. Он не представляет себе бесконечного многообразия мира.

Существует два способа выйти из состояния обывателя: путешествовать во времени и путешествовать в пространстве. Археология дает уникальную возможность путешествия во времени. Возможность понять, какими были люди когда-то, почувствовать, как они ощущали мир, что думали, чем жили.

А путешествие в пространстве показывает, что мир бесконечно многообразен и сейчас.

У меня были поездки весьма экзотические. Индия, Непал, например.

Конечно, это было краткое и поверхностное знакомство. Но с первой минуты я понял, что передо мной совершенно другой мир.

Мы живем в благоустроенных квартирах, ходим в магазины и думаем, что иначе быть не может. Индия учит: можно жить совсем по-другому. Не обязательно иметь дом. Можно спать на тротуаре: у нас это только спьяну бывает, а там – нормальный способ отдыха.

Или вот знаменитые индийские коровы – действительно, они всюду. Они отнюдь не священны в нашем понимании. Корову нельзя убить, но пнуть ее можно, если она тебе мешает. Их подкармливают: ставят разные кормушки.

В старых кварталах индийских городов множество всякой живности, которая, начиная с мангустов и заканчивая коровами, выполняет санитарную функцию.

Там ведь невероятно многолюдные города. Просто какие-то муравейники. Но проблемы утилизации мусора практически нет. Потому что действует своего рода безотходная технология.

Человек поел – бросил, прибежал мангуст – съел, прибежала собака – подобрала то, что осталось после мангуста. Пришла корова, дожевала то, что не съели мангусты и собаки.

Типичный вид в старых кварталах: корова стоит на куче мусора и жует полиэтиленовый пакет.

Вот такая жизнь. Оказывается, жить можно таким способом, какой и в голову не придет, когда ты сидишь в своей раковине, в своей среде обитания.

Заграничные поездки были интересны – Турция, Египет, Румыния, но все-таки интересней, чем Россия, ничего нет.

Без камня за пазухой

– Интереснее, чем Россия, ничего нет. Это сказано не из ложного патриотизма?

– Это не из какого патриотизма, потому что страна наша – крайне неудобная, в ней все сделано так, чтобы побольше намучиться. Путешествуя по России, сталкиваешься с такими проблемами, каких нет нигде в мире.

Целая эпопея, например, добраться до Кызыла. Как так может быть: центр субъекта федерации, в который не попасть. Минувшим летом ехали сюда из Алтайского края, из Рубцовска. Шесть пересадок, двое суток, а, казалось бы – рядом, рукой подать.

И потом, это страна, в которой люди одержимы каким-то разрушительным началом. Всюду видишь свалки, израненную природу. Отвратительную бесхозяйственность.

И при этом Россия – самая многообразная страна в мире, это абсолютно точно могу сказать.

В России встречается все. И по вертикали: от духовных вершин до бездн человеческого падения – злодейств ради злодейства. И по горизонтали: разные уклады жизни, разнообразие природы.

И контакты с людьми в России наиболее интересны. Тут даже языковые барьеры тают очень быстро.

Так было, когда мы заехали в юрту чабана недалеко от поселка Саглы. Сам старик еле-еле говорит по-русски, а его жена и вовсе никак. Но языковый барьер постепенно куда-то исчез, когда мы сказали, что мы археологи и вспомнили имя Александра Даниловича Грача.

Оказалось, что старик-чабан еще школьником работал в одном из отрядов экспедиции Грача. Он сразу оживился: «Да, Грач, помню!»

Покурили, разговор завязался, старик пригласил в юрту, пошла беседа, появилась арака, зарезали барана. Хан, похлебка, ребра, сагажа, чореме… Потрясающе вкусно.

– Находить общий язык с людьми – это талант.

– Талант? Тут надо обладать сочетанием открытости и такта. Больше ничего и не надо.

Когда приходишь к людям доброжелательно, открыто, без камня за пазухой, люди тебя принимают. Понимают, что ты общаешься с ними не затем, чтобы от них что-то получить.

Кстати, у плохих журналистов есть такое свойство: сразу чувствуется, что они ведут беседу или фотографируют только для того, чтобы получить нужный результат, а сам человек им неинтересен.

Каждый человек хочет себя как-то раскрыть. И когда ты даешь ему эту возможность – высказаться, когда ты готов его выслушать – контакт устанавливается очень легко.

Тайна установления человеческих контактов, в первую очередь – в умении слушать.

Во всяком случае, у меня никогда не возникало конфликтных ситуаций во время поездок и путешествий. Наоборот, возникали дружеские отношения – даже после случайных встреч.

Сегодня у меня друзей – настоящих – в Туве больше, чем Питере.

Важное открытие, сделанное в путешествиях: людям очень нравится делать добро. Только надо дать им повод. И они начинают тебя всячески обихаживать: и поселят, и свозят, и расскажут, и покажут.

Но и ты обязан на это ответить чем-нибудь добрым и нужным. Быть не в тягость, а в радость.

Преступные хроники

– Часть своей многогранной жизни вы посвятили путешествию в мир преступлений: ваш трехтомник о криминальном Петербурге, охватывающий мощный период с 1861 по 1929 год – увлекательное и познавательное чтение.

Откуда такой интерес к безднам человеческого падения?

– Из журналистики.

Перед трехсотлетием Петербурга возникла идея переиздать книгу журналиста-бытописателя конца девятнадцатого века Владимира Михневича «Язвы Петербурга». Мне поручили составить комментарий к ней.

Надо было искать в газетах того времени отчеты по громким судебным процессам, сведения из полицейской хроники. Накопилось очень много материала.

Я тогда сотрудничал с питерским Агентством журналистских расследований (АЖУР), и эти материалы вылились в ряд очерков, которые были опубликованы в издании АЖУРа – газете «Ваш тайный советник». Года четыре выходили эти очерки.

Потом я увидел, что они складываются в общий сюжет, в некое целое. Так появился этот трехтомник «Хроники петербургских преступлений».

Книга первая – «Блистательный и преступный. Криминальный Петербург, 1861 – 1917», вторая – «Черные тени красного города. Криминальный Петроград, 1917– 1922», третья – «В тихом омуте нэпа. Криминальный Петроград-Ленинград, 1922 – 1926».

Но издать их оказалось непросто. Поначалу издатели почему-то побаивались. Года три книги кочевали из издательства в издательство. А когда вышли, оказалось, что, ко всему прочему, неплохо продаются. Уже второй тираж напечатали.

– Чем, по вашему мнению, вызван такой интерес читателей к преступным хроникам?

– Трилогия, в особенности – ее вторая часть, в которой речь идет про революционные годы, могла родиться только сейчас, когда появилась возможность более или менее разумно взглянуть на историю недавних времен.

Эта ниша была незанята. Есть детективная литература, есть специальная криминалистическая литература, но нет доступной литературы о преступлении, как явлении человеческого бытия.

Преступление сопутствовало человеку всегда – от поколения детей Адама.

Каин, где твой брат Авель?

– Каин, где твой брат Авель?

– Да. И сколько существует человеческое общество, всегда совершались преступления. Значит, это часть человеческой природы. И она нуждается в очень пристальном изучении и понимании.

Преступление несет в себе не только деструктивное, но и творческое начало. Через преступление нередко вырабатываются новые формы жизни. Собственно, эти новые формы поначалу могут расцениваться обществом как преступление. А со временем они становятся нормой. И так человечество движется вперед. Конечно, каждого конкретного преступника это не оправдывает.

Чем интересны с этой точки зрения революционные годы? Тем, что рухнули все запреты. И возникла ситуация полной свободы: живи, как хочешь, делай, что хочешь, говори, что хочешь, твори, что хочешь.

Совершилась удивительная смычка криминала и творческих сил. Особенно это ярко проявилось в анархизме. Но не только. Гражданская война не была войной фронтов – красных и белых, это была война бесчисленных красных, белых, черных, зеленых армий, дивизий, отрядов между собой. Их вожди, атаманы, командиры – очень интересные, яркие личности. Одновременно преступники и творцы.

Какая-нибудь Маруся Никифорова: она грабит и расстреливает, при этом – она же скульптор, чуть ли не ученица Родена. Ну, это под вопросом – училась ли она в мастерской Родена, но то, что была скульптором – документально подтверждено.

Что такое преступление? Это нарушение принятых в данное время в данном обществе норм. Нет такого деяния, которое всегда, в любом обществе считалось преступным. Даже убийство. Мы знаем ряд ситуаций: ритуальные убийства, например, когда это деяние не только оправдывается, но люди охотно становятся его жертвой.

Или имущественные преступления, которые в первые месяцы революции совершались при всеобщем упоении: нет собственности, а значит и хищение ее – не преступление.

Я не хочу сказать, что все 150 миллионов жителей России в этом участвовали, но действительно в общественном сознании произошел сдвиг.

( продолжение в № 28 от 17 июля )

Фото Станислава Шапиро и из личного архива А. Иконникова-Галицкого

Фото: 2. У реки Арзайты. Лето 2008 года.

3. Река Барлык. Путешествие 2008 года.

4. В экспедиции. Тува, середина 1990-х годов.

5. Монгун-Тайга стала музой поэта. 2008 год.

6. «Хроники петербургских преступлений». Книга первая «Блистательный и преступный». 2007 год, Санкт-Петербург.