Бабушка Досумаа

Моя бабушка любила покурить после обеда, набивая табак в длинную ивовую трубку своими слегка дрожащими и старчески худыми пальцами. И я знала, что только в такое время можно безбоязненно присесть рядом с ней на ее белом войлочном ковре и поклянчить: «Ба, ну расскажи что-нибудь…»

«Ну что тебе еще? Я тебе уже все рассказала, больше нечего», – сердито ворчала она. Но я знала, что надо быть чуть настойчивей, и вскоре она начинала вспоминать свое детство, неспешно втягивая табак, слегка причмокивая толстыми губами, и выдыхая горький табачный дым, который мне так нравился.

Тебя могло и не быть вовсе

Я могла слушать одни и те же бабушкины истории много раз, и мне особенно нравилось, когда она начинала:

«А ведь тебя могло и не быть вовсе. Знаешь, меня чуть не унесло рекой во время переправы. Меня, шестилетнюю девочку, никто и не стал бы спасать. В горах реки холодные, а течение быстрое – кому охота лезть в такую воду! Только бедная мама моя бежала по берегу вслед за мной и что-то кричала, размахивая руками. Спасло меня только чудо: удалось каким-то образом уцепиться за камень и выкарабкаться из воды».

Или вот еще:

«Однажды меня укусила змея. Лет девять или десять было мне. Маленькую змею не заметила и наступила на нее. Как же было больно и страшно, нога быстро распухла. Дома уже начался жар, я потеряла сознание. Когда очнулась, нога была туго-туго перетянута выше места укуса, а родители пили чай с каким-то стариком в странном одеянии. Он время от времени внимательно поглядывал на меня.

А уходя, подошел, потрогал мой лоб и с улыбкой сказал: «Они живучие, эти маленькие девочки. Все с ней будет хорошо, не бойтесь». Это он высосал из моей раны змеиный яд. Мама говорила, что мне тогда повезло: в то лето волей случая недалеко от нашей юрты на время остановились странствующие монахи».

Однажды я спросила у нее: «Бабушка, а почему ты куришь? Ведь женщины не курят, это вредно для здоровья».

Она улыбалась, не выпуская трубку изо рта, и отмахивалась:

«Да молодая я была, четырнадцать лет, а отец, прадед твой, торговал тогда табаком. Как-то вечером делать особо было нечего, вот решила попробовать, побаловаться, да так и начала курить с тех пор».

Сопротивляться бесполезно

Она была худенькая, ходила, сгорбившись, а руки держала при этом на спине. Иногда, устав от такой ходьбы, останавливалась и выпрямлялась. И тогда она мне казалась красивой.

Помню длинные черные волосы – моя бабушка так и не поседела до самой старости. Длинная ситцевая юбка и кофточка в цветочек, расшитый шелковый кисет для табака и чехол для трубки на поясе, платок, повязанный, как у цыганки.

Она стеснялась своих черных волос и прятала их, когда мы изредка ходили за пределы нашего стойбища.

Другое дело, когда выпьет немного араги – молочной водки. Тогда бабушка могла рассказать всю свою нелегкую, но счастливую жизнь в коротких песнях-частушках, импровизируя на ходу.

Доставала из аптараа – деревянного сундука – атласную юбку синего цвета и ярко-красную блузу. Распускала волосы и шла седлать коня. Конь был серый в яблоках и признавал только деда. Но он, видимо, хорошо усвоил, что если бабушка подошла к нему в ярко-красной кофточке, да еще с распущенными волосами, то сопротивляться бесполезно.

Я так и запомнила ее, скачущей на лошади в поздних сумерках вдоль берега реки с распущенными длинными волосами. Помню, как она при этом пела. Пела о кратком миге юности, потому что ее выдали замуж в тринадцать лет, пела об умерших в младенчестве детях, потому что только шестеро из ее тринадцати детей выжили и выросли, пела о любимых коровах, овцах и козах, в которых она души не чаяла и любила их, как своих детей.

Кусочки-вытекалочки

Вставала она рано утром, с первыми лучами солнца и выбегала из юрты, наспех одевшись.

И начинала доить коров, чтобы выпустить их на пастбище как можно раньше. Иногда будила меня, приговаривая: «Вставай-вставай, соня! Коровы ждут, отпустим их пораньше, молоко будет вкуснее с утренней травой!»

Я вскакивала и даже не думала возражать или капризничать, как делала дома, когда меня будили родители, особенно папа. Знала, что с бабушкой лучше не спорить, она не будет нянчиться, а может строго наказать, лишив сладкого: пряников, которые держала в аптараа, закрытом на ключ.

Днем я ей помогала готовить: иногда мы готовили домашний сыр, заплетая ленточки еще горячего сыра в косички и развешивая на веревках, как сушат белье. Часто пекли хлеб в печке-землянке, в специальных формочках для выпечки хлеба – настолько старых и изношенных, что тесто из них вытекало из дырочек в углах.

И эти слегка обугленные кусочки-вытекалочки мне ужасно нравились, они хрустели и имели особый аромат.

Помогала я и варить арагу. Надо было бегать за водой: много воды требовалось для перегонки перебродившего кислого молока. Арага вытекала из волшебного конусообразного деревянного бачка, который ставили на огромный чан с кислым молоком.

Особым лакомством для бабушки была картошка, которую она жарила на топленом масле. Самое обидное при этом – мне она давала только попробовать, а остальное съедала сама.

Мясо она солила и сушила на солнце. Варила супы, в которых я то и дело находила то дохлых мух, то червячков. Эта была мука адская, когда она варила суп. Я боялась признаться ей, что не люблю ее супы. Притворялась, что ем, но потом тайком отдавала собакам.

Змеи в юрте

В том месте, где в одно время жили бабушка с дедушкой, было много змей. Это был чайлаг в Кызыл-Тайге, где они начали со временем постоянно жить, поняв, что возраст не позволяет больше оставаться в труднодоступных чабанских стойбищах Ишкина.

Однажды утром, едва проснувшись, я увидела, как ползет змея – прямо по стене рядом с моей кроватью. Я выпрыгнула, как ужаленная, выбежала на улицу. Нашла деда и говорю ему шепотом: «Дед, там змея!»

А он не слышит меня и переспрашивает: «А?! Что такое?» «Да змея, змея же!», – опять шепотом. Когда он понял, в чем дело, рассмеялся и спросил: «А что шепотом? Страшно?» Взял щипцы, схватил аккуратно змею и отнес подальше от дома.

Как-то в дождливую погоду мы с бабушкой сидели рядом с печью-буржуйкой. Она молча курила, как обычно. Я сидела рядом и наблюдала за тем, как в печи горит и потрескивает хворост. И вдруг увидела змею. Она лежала рядом с печью, свернувшись в клубок, и как будто спала. Я вздрогнула от испуга.

Бабушка заметила, подмигнула мне и сказала: «Не бойся. Она просто греется. Пусть».

Но когда мы ходили за хворостом, она иногда останавливала меня и говорила: «Не торопись. Смотри аккуратно, не схвати змею». И действительно, несколько раз мне и вправду приходилось отпрыгивать в ужасе, увидев змею под кустом или на камне.

Кем же ты станешь, доченька?

Когда я начала ходить в школу, бабушка и дедушка не могли дождаться моих летних каникул и просили привезти меня даже зимой.

Помню, как-то приехала я к ним зимой и в доме обнаружила маленького козленка. Бабушка кормила его из бутылки, а он бегал за ней, тыча мордочкой в ее юбку.

Несколько лет я оставалась у них на все лето. Из всех своих многочисленных внуков они хотели видеть только меня. Про остальных говорили: «Не нужны нам ваши лентяи. У нас есть наша девочка».

Как-то папа привез политическую карту мира и повесил на стене. И атлас мира. Большой и цветной, с иллюстрациями. Сказал: «Пусть листает и смотрит. Скучно же ей, наверное, без других детей».

Вот так у меня появилась привычка коротать свободное время, листая атлас мира. Иногда по вечерам я показывала дедушке, где какая страна, какие океаны и моря. И где наша Тува.

А он курил, слушал меня внимательно, качал головой и говорил: «Кем же ты станешь, доченька? Хотел бы я, чтобы ты стала чабаном, да видно, не суждено».

Дед, в отличие от бабушки, мог читать и выписывал себе даже газеты. А в газетах он прежде всего искал фотографии и статьи моего отца, с гордостью показывая их нам с бабушкой.

Бабушка была абсолютно равнодушна ко всему, что происходило за пределами ее дома. Рассказала как-то, что до войны у них было стадо коров, целый табун лошадей и даже табун яков! Говорила, что они с дедом точно не знали, сколько у них было овец и коз. «Не сосчитать», – вот так она сказала.

Когда началась война, пришлось отдать все, оставив пару лошадей, несколько коров и немного коз и овец.

В последние дни жизни бабушка любила смотреть телевизор и сердилась, когда его выключали. Иногда говорила: «Зачем вы им не даете смеяться и радоваться! Видите, как они рады, когда их включают!»

Деда не стало, когда мне было 14 лет. Родителям пришлось распродать и раздарить почти весь их домашний скот, восстановленный с большим трудом.

Бабушку мы забрали к себе в село Кызыл-Мажалык. Но она прожила у нас совсем недолго.

Она убегала всякий раз. Родители находили ее идущей по дороге в сторону своей Кызыл-Тайги…

Фото: Бабушка и дедушка: Досумаа Холаевна и Баазан Багай-оолович Сат. Начало шестидесятых годов двадцатого века.